МЁРФИ «МЁРФ» ЛИАМ МАКГРАТ
Murphy McGrath
| ВОЗРАСТ 27 лет; 30.10 |
ИМУЩЕСТВО
Волшебная палочка: волос единорога, чёрное дерево, 9,5 дюймов. Чёрная, как уголь, с матовым блеском.
Средства передвижения: в основном ноги; иногда – метла, общественный транспорт («Ночной Рыцарь» и проч.); аппарирует, но очень редко из-за сильного укачивания.
Инвентарь: магических артефактов нет; с собой всегда старый бронзовый портсигар, доставшийся от деда, скомканный фармацевтический рецепт, кожаный мешочек с игральными костями и упаковка потёртых таро.
ИСТОРИЯ
В Ирландии количество англоязычных вывесок и указателей уменьшается пропорционально продвижению на запад. Как и вероятность того, что случайный прохожий не организует тебе срочную встречу с пластическим хирургом, если ты вдруг спросишь его мнения по поводу последнего матча "Манчестер Юнайтед", свадьбы принца Гарри или выхода Соединённого Королевства из ЕС. Правда, подросши, Мёрф на примере своих родителей всё-таки узнал, что непримиримая языковая вражда - не такое серьёзное препятствие, когда дело доходит до зачатия детей. Особенно после двух бутылок виски. В общем, с момента того непродолжительного рандеву в Дублине Дженни Макграт ничего о потенциальном отце своего сына не слышала. Мёрф и не спрашивал.
Мёрф вырос в деревне близ порта Голуэй на западном побережье Ирландии. Помимо матери, которой на момент его рождения было всего восемнадцать лет, у него был дед - моряк в отставке и бывший активист ИРА. На фоне абсолютной беспомощности дочери в вопросах быта (верхом её кулинарных достижений была жареная картошка, хотя и ту можно было есть, только приправив щедрой порцией кетчупа) он-то и занялся пацаном, так что уже к девяти годам Мёрф запросто разделывал рыбу и лихо орудовал ружьём, сбивая яблоки с соседских деревьев. Дед учил его запекать лучшую в мире тыкву, рассказывал истории о Кухулине и делал вид, что абсолютно не замечает, как Мёрф втихоря таскает сигары из внутреннего кармана его кожаной куртки.
Мёрф знал, что он умрёт в сентябре две тысячи одиннадцатого года.
Он не плакал на похоронах, хотя ему было всего десять. Он не плакал и потом, когда голова раскалывалась от шипящего шума голосов, а в глазах пестрело калейдоскопом незнакомых лиц - они появлялись всякий раз, стоило голове коснуться подушки. Мёрф научился мазать веки соком крапивы, чтобы не спать, и познакомился с мистером Притткенсом - психотерапевтом из Дублина, который назвал это "когнитивным расстройством" и предложил им с матерью полугодовой курс транквилизаторов. Мёрф знал, что транквилизаторы ему не понадобятся. Ему было всего десять, но когда два авто столкнулись на встречной скорости в 248 миль/ч, когда бросилась со скалы фермерская дочь, когда задавили соседскую собаку, - в общем, после всего, он научился принимать многие вещи как данное. Люди умирают. Магия существует. Он предвидит будущее. Хогвартс? Ну, хотя бы не английская школа. Хотя, кажется, всё-таки английская.
Шляпа безапелляционно определила его на Равенкло. Преподаватели с любопытством смотрели на маленького провидца с кислотно-жёлтыми тенями вокруг глаз, уныло спотыкающегося о края длинной мантии. Однако очень скоро выяснилось, что становиться величайшим волшебником Мёрф не планирует, а его соревновательного духа хватает только на то, чтобы растолкать очередь в буфет, и интерес закономерно сменился лёгким разочарованием. На втором курсе он начал неловко «линять» с занятий по травологии и истории магии, а на третьем - уже бессовестно прогуливал большую часть дисциплин (за исключением ЗОТИ и прорицания). Иногда он тайком выбирался выпить сливочное пиво в Хогсмид, но чаще просто сидел до самого ужина на балконе астрономической башни, пуская в небо иллюзорных ласточек.
Хотя Мёрф не был сколько-нибудь амбициозным студентом, учился он неплохо и даже зарекомендовал себя как одного из лучших дуэлянтов на курсе. Правда, долгое время слава о его талантах за пределы факультета не распространялась.
Друзей у него не было.
А потом он играючи выбил палочку из рук Вильхельма Нотта.
Мёрф, конечно, не был в курсе драматического семейного ансамбля, разыгравшегося на концертной сцене Слизерина. У него была чёткая социальная позиция: никаких разборок. Больше всего он не любил три вещи на свете: жареную картошку, проблемы и привлекать к себе внимание. Последние две, как правило, шли рука об руку. Он не играл в квиддич, не зачинал драк, учился более-менее сносно, - словом, никому не доставлял неприятностей, так что очень скоро преподаватели примирились с его эксцентричностью и научились смотреть на частые прогулы сквозь пальцы.
«Ну, я пошёл», - сказал он тогда и неловко сквызнул в толпу бронзово-синих под гробовое молчание слизеринцев. Мёрф ни разу не вспоминал об этой случайной победе. И не знал, кто такие Нотты.
Он уныло водил ложкой в котле с морочащей закваской на уроке зельеварения, когда к нему подсел потрёпанный белобрысый мальчишка в рубашке с зелёным галстуком. Его звали Рэй Нотт.
Друзей у него не было. Были редкие ночные разговоры на астрономической башне, пачка маггловских сигарет на двоих и одна-единственная поездка в деревню на всё лето. Рэй исчез в две тысячи семнадцатом году, незадолго до окончания пятого курса. От однокурсников Мёрф случайно услышал, что его исключили. Он не очень расстроился, - или, по крайней мере, сделал вид. У него не было даже адреса, чтобы написать, да и, если честно, Мёрф сомневался, что это будет уместно. В конце концов, они даже не друзья. Просто конец одной хреновой истории.
На шестом курсе ему предложили место вратаря в квиддичной команде Равенкло. Хотя Мёрф продолжал оставаться аутсайдером, с приходом нового преподавателя по зельеварению ему потребовались более убедительные отговорки для отсутствия на парах, и тренировки к предстоящему матчу с Гриффиндором пришлись как нельзя кстати. Полетал он, правда, не очень долго: во время того же матча резко прекратило действовать противосонное зелье, рецепт которого они с Рэем когда-то откопали в запылённых библиотечных ящиках с крупной красной надписью «Н ТРОГТЬ». К тому моменту он не спал уже восемь месяцев. Это был декабрь две тысячи восемнадцатого года.
С учётом того, что падение с высоты тридцати метров могло обернуться для него скорым знакомством с Дамблдором, отделался Мёрф довольно легко: месяц в больничном крыле с переломом всех рёбёр и левой ключицы; непродолжительное объяснение с директором; отстранение от игр до самого выпускного и… постельный режим. Последний был хуже всего: без зелий он мог хотя бы шныряться по лабиринтам школьных коридоров, пугая разукрашенной рожей впечатлительных первокурсников; в госпитале же он снова оказался один на один со своими детскими кошмарами и тонной дополнительных заданий по зельеварению. От одного профессора Мёрф как-то услышал, что ему невероятно повезло родиться с таким редким даром и что очень многие хотели бы оказаться на его месте. Мёрф тогда подумал, что был бы не против обменять этот так называемый дар на бутылку огневиски. В своих снах он никогда не видел ничего хорошего.
Медсестра сказала ему, что он доигрался. Выписала какие-то травы и посоветовала посетить врача в больнице Св. Мунго, если он не хочет стать самым юным провидцем, слетевшим с катушек. Мёрф тогда не воспринял её слова всерьёз, но список побочных эффектов от длительного приёма зелья оказался более чем внушительным: спутанность сознания, галлюцинации, головная боль и, неожиданно, полная потеря способностей к окклюменции. За день до выпускного Мёрф долго думает, куда брать билеты - домой или в дурку. В итоге он отправляет матери письмо, в котором не очень убедительно врёт про стажировку в Европе, и после речи директора, перекинувшись парой сентиментальных фраз с однофакульчанами, никого не предупредив, садится на поезд до Лондона.
Через три года он вернулся в родной зажопинск, где устроился плотником в рыбацкой бухте. Мать ни о чём не расспрашивала, но упорно подсовывала сочащиеся жиром куриные ножки в майонезной заправке, как бы намекая, что если он не начнёт есть мясо, то очень скоро превратится в тень отца Гамлета. Шла осень две тысячи двадцать третьего года. Мёрф мял на берегу пивную бутылку, смотрел на надвигающиеся со стороны океана грозовые тучи и думал. У него был примерный адрес и примерная дата. Он никогда не ошибался в своих видениях.
Он не надеялся на скорый ответ. Вернее, надеялся, но не рассчитывал. И вообще, отсылать сову вместо сообщения в твиттере в двадцать первом веке - конченый дебилизм. Но что-то Мёрфу подсказывало, что Рэй соцсетями не пользуется. Он никогда не узнает, что для того, чтобы сманить сову с чужой крыши, Рэю потребовалась клюшка для гольфа, пожарная лестница и три пачки сырных крекеров.
«Промахнулся на два дома, придурок».
После трёх лет нытья регулярной переписки Рэй пригласил его в Лондон. Он держал [наполовину] какой-то андерграундный маггловский бар и, очевидно, был в полной жопе. Они никогда не любезничали друг с другом; письма их были тёплыми, но довольно нейтральными, если не сказать - осторожными. Особенно со стороны Рэя. Мёрф не спрашивал, хотя знал гораздо больше, чем показывал. Про мать, Азкабан. Татуировки. А также о том, что из "Кукушки" недавно уволился шеф-повар, и теперь Рэю некому готовить бургеры. Но об этом он уже сам догадался, когда Рэй [с надеждой] спросил, всё так же ли Мёрф хорош в готовке. Он, на самом деле, был не против провести остаток жизни в их старом розовом доме (Мёрф сам перекрасил его, как только вернулся из Хогвартса), посадить пару деревьев, зарасти бородой и умереть в шестьдесят от рака лёгких и сахарного диабета, но Дженни настояла на поездке. Собрала всё его небогатое приданое из пары чёрных футболок, джинсов и пачки аспирина и кинула рядом с мусорным баком за домом. Поверх вещей в сумке лежали деньги на авиабилет до Лондона.
Рэй встретил его в аэропорту. Это был апрель две тысячи двадцать шестого; на улице стояла грязная английская весна, шёл снег с дождём, и ни один из них, лохов, не взял зонтик. Аппарировать-то они не умели.
Нотт, казалось, играл в заботливого начальника, назначая ему внеплановые выходные и – когда дела у «Кукушки» более-менее пошли на лад – небольшие прибавки к зарплате, что было даже немного слишком. Все расходы Мёрфа чудесным образом ограничивались съёмом квартиры недалеко от бара, никотиновыми пластырями, аспирином и соевым молоком, которым он закупался оптом из-за анемии, так что он вполне мог работать за склянку противосонного зелья (Рэй варил его по рецепту, что Мёрфу три года назад выписали в больнице Св. Мунго) и ни в чём не нуждаться. Он талантливо прикидывался глухонемым, делая вид, что не замечает странных разговоров за барной стойкой, и приобрёл привычку заворачивать после работы в «Белую Виверну» в Лютном. В выходные Мёрф мог сидеть там до самого утра, развлекая бармена гаданиями на таро и кофейной гуще. Однажды к нему подсела девушка, предложила угостить вишнёвым пивом. Мёрф уже видел её однажды во сне.
Её звали Бенни.
С Бенни всё как-то легко получилось: в глазах Мёрфа, с этими её рваными джинсами, легкомысленной болтовнёй и любовью к чему покрепче, она выглядела «своим в доску парнем», - в частности, потому что не прилипала с нравоучениями, как это очень любят в Англии, и не задавала вопросов, когда он в очередной раз угадывал число на игральных костях. Мёрф знал, что она из «Истоков», но о самих «Истоках» ему мало что было известно. Он всегда старался держаться стороной от всякого рода «кружков по интересам». На вторую неделю знакомства они поспорили на татуировку, кто больше выпьет. Мёрф свалился после первой бутылки огневиски и на следующее утро явился в «Кукушку» со стилизованным изображением летящей ласточки на шее с правой стороны. Рэю татуировка понравилась.
О любом криминале в Лондоне он узнавал либо от Рэя, либо от случайных собеседников в «Виверне» - даже не из газет. Эстражисты, «Пни Кружку», вампиры и ко – Мёрф до самого конца убеждал себя, что его это всё не касается. Министерство всемогущее – разберётся. Да и вообще, что он-то может сделать?
Так он думал. А потом встретил их.
До сих пор Мёрф никогда не пересекался с персонажами своих кошмаров, потому, вероятно, ему было легко оставаться «беспристрастным наблюдателем» – чему, мол, бывать, того не миновать. Однако тогда, посреди Лютного, пестрящего торговыми лавками, в шумной суетливой толпе, время для него остановилось. Плечистый мужчина с арабскими чертами. Женщина с ребёнком. Он знал, что они умрут через два месяца. Седьмое ноября две тысячи двадцать седьмого – дата врезалась в память, как тесак.
Мёрф не был героем, но в тот день всё-таки попросил у Рэя выходной, пообещав «объяснить всё позже». Правда, «позже» затянулось на три дня в изоляторе, потому как по прибытии в Лютный хиты сгребли всех – как «здоровых», так и «чумных». На соседней койке мужчина арабской наружности уже третий день не приходил в сознание – когда он очнётся, Мёрф узнает, что нажил себе врага.
Он не смог бы спасти всех троих.
Мёрф не был героем. И всё же…
Тревожные видения не прекращались, и, хотя ему по-прежнему было наплевать на эстражистов, ему было не наплевать на Рэя. А Рэй, как всегда, был в дерьме. К сожалению, его антенна не всегда работает исправно: о том, что эстражисты захватили заложников в «Кукушке», Мёрф узнал только из новостей, и то – слишком поздно.
Кто-то даже ободряюще свистнул ему в спину, когда он бежал знакомым маршрутом, перепрыгивая мусорные баки, дворовых кошек и маленьких детей на пути. Возможно, это был последний шанс для него сказать, что всё будет в порядке.
СПОСОБНОСТИ И УМЕНИЯ
- Врождённые способности к прорицанию и чтению всевозможных знаков – рун, таро и проч.
Мёрф вполне мог бы открыть свою контору со стильной неоновой вывеской с рюшами где-нибудь в Лютном, если бы ещё в школе не было так очевидно, что с его видениями что-то не так. Обычно провидения носят характер довольно спонтанных, единичных картин событий будущего, тогда как Мёрфу они являются всякий раз, стоит ему лечь спать или даже задремать ненадолго. Представьте себе бесконечную видеоинсталляцию из коротких – буквально – секундных фрагментов, не связанных между собой ни общими персонажами, ни временным интервалом, ни даже общей идеей – в общем, непоследовательный арт-хаус с музыкальным сопровождением в виде миллиарда смазанных голосов самой разной частоты, сливающихся в один грандиозный шум. Мёрф так и не выяснил, почему вместо мировой известности и портрета на упаковке «Шоколадной лягушки» он получил хроническую бессонницу, мигрень и эпизодичные приступы психоза, тем не менее, колдомедики предположили, что он сам себе дополнительно поднасрал длительным – почти в три года – приёмом нейротоксичного противосонного зелья, уже давно официально запрещённого в магической фармацевтике. Мёрф, впрочем, продолжает не спать: в больнице Св. Мунго ему выписали рецепт всё ещё не вполне легального, но гораздо более безопасного зелья, которое они с Рэем варят на пару (Мёрф в зельеварению абсолютный профан).
- Боевая и защитная магия.
В Хогвартсе на своём [и не только] курсе Мёрф считался за одного из лучших дуэлянтов, в частности из-за склонности к невербальным заклинаниям (однокурсники даже шутили, что-де он специально прикидывается глухонемым, чтобы отвадить от себя окружающих). В спарринге ему во многом помогает быстрая реакция и способность интуитивно предвидеть действия соперника, потому как Мёрф всегда был очень про(ри)ницательным. Он также преуспел в защите от тёмных искусств и даже заработал бонусные баллы на С.О.В. по ЗОТИ за успешно призванный патронус - деревенскую ласточку.
Из слабостей
Как уже было подмечено ранее, Мёрф плох в зельеварении – настолько плох, что это даже можно считать за талант. Сложнее предположить, как сложились бы его отношения с окклюменцией и легилименцией, поскольку существенную часть своих способностей к нейромагии он сам же и подавил (хотя и неосознанно) ещё в зачаточном состоянии.
«Омерзительно вкусно» (с) готовит, может наколдовать (как ни странно, в переносном смысле) отличный обед, что называется, из говна и палки, хотя обычно всё-таки предпочитает использовать овощи. С шестнадцати лет
исповедуетпрактикует веганство, но ради Рэя легко научился готовить «лучшие в мире» бургеры из индейки, сливочную лазанью и вообще что угодно, о чём его только попросят.Не обделён меткостью, отлично стреляет из охотничьего ружья и винтовки; плавает (в основном кролем) и управляется с несложным морским транспортом, типа моторной лодки, байдарки и проч.; ориентируется в картах и астрономических знаках (спасибо деду); вяжет морские узлы и просто вяжет (зачем?), – в общем, без палочки в глухом лесу точно не пропадёт.
Немного физухи
Очевидного задохлика вряд ли бы пригласили в команду по квиддичу, тем не менее, Мёрф никогда не был суперспортивным парнем. Свою блестящую спортивную карьеру он похоронил вместе со здоровым сном, регулярным питанием и отсутствием вредных привычек, и теперь «профессионально мешает бурбон и успокоительное», задыхаясь при подъёме по лестнице, вместо того чтобы бить мировые рекорды спринта и тягания гири. В некотором роде его можно назвать выносливым, потому как он умудряется выживать с критично низким гемоглобином, хронической головной болью и доморощенными террористами по соседству (привет Рэю).
СОЦИАЛЬНАЯ ПОЗИЦИЯ
Газеты не читает, в коммунистических партиях не состоит, в проблемы не ввязывается. Об эстражистах знает почти ничего, об «Истоках» - ещё меньше, но первым хотя бы сочувствует из-за Рэя, примерно понимая и принимая их амбиции и требования. Потенциально готов содействовать кому угодно, лишь бы обеспечить безопасность друга.
СВЯЗЬ С ВАМИ: лс, VK. | УЧАСТИЕ В СЮЖЕТЕ: посильное. |
...зарывался пальцами ног в холодный рыхлый песок; ветер хлестко бил по лицу, срывая с глаз капюшон, и за поднимавшимися пыльными массами невозможно было ничего разглядеть. Он, казалось, с трудом переставлял ноги, сильно ссутулив плечи, точно волочил за собой набитый камнями мешок; перед глазами плыло; горло сводило спазмом от сухости и рваных, судорожных вдохов.
Следы за его спиной заметались тотчас же, как он делал следующий шаг, и он был рад возможности спрятаться в буре.
Песком засыпет, точно могильным камнем, - желчно заскрежетало под ребрами, - достойная собачья смерть.
Заткнись, процедил он сквозь стиснутые зубы, прикрывая слезившиеся от ветра глаза узкой костлявой ладонью, между тем как ноги несли его в совершенно неизвестном направлении, сквозь толщу песка, укрывавшую беглеца, словно сына, от возможного преследователя.
Почему он бежит?
- Стив!
Он вздрогнул всем телом и проглотил нервный смешок; возмутительно рыжая голова медленно и с заметным трудом повернулась в сторону голоса, как старый несмазанный механизм. Ему, конечно же, было хорошо известно, кто это.
- Стив, что ты сделал? - он выпрямился, чтобы взглянуть на сестру, и вид его сделался испуганный: лицо ее было бледное и мокрое от слез. По правую от нее сторону стоял Гилберт; брат смотрел на него сосредоточенным и вопрошающим взглядом, и от внимания Стива не ускользнуло то нервное напряжение, с каким он сжимал тонкое девичье предплечье.
Ему показалось: маска на лице дала трещину. Стив смахнул с него ладонью песок - на ней остались влажные красноватые разводы. Он был в растерянности и недоумении.
От самых ног его в бесконечность уходила дорожка иссушенных, бездыханных тел.
Это не я, говорит себе Стив; Сара делает к нему неуверенный шаг, пока он глядит перед собой невидящим взглядом, размазывая слезы и кровь по мертвецки-бледному лицу.
Это - не я?..
Злой скрежещущий смех громким эхом пульсировал в висках.
Отредактировано Murphy McGrath (2021-08-04 23:53:15)
