Вистерия никогда не любил снег. В то время, как множество других жеребят, спотыкаясь, неуклюже прыгали по отголоскам холодов в тени толстых деревьев, но были абсолютно счастливы происходящему с ними, он цеплялся за хвост матери и ходил следом за ней по огражденным яслям. Длинноногий и нелепый, он изредка застревал копытами в подтаявших снежных островках, которые спокойно переступала кентаврида, возмущался и высоко вскидывал ноги, чтобы избавиться от колкого жжения холода под гладкой шерстью. Ближе к лету земля прогревалась окончательно, высыхали лужи и исчезали ненавистные Вистерии напоминания о прошедшей зиме. Земля под ногами становилась твердой, ясли, вытоптанные десятками взрослых кентаврид и их жеребятами, становились лучшим местом для детских гонок и тренировок.

Летом Ви забывал о том, каким неприятным был холод ранней весны: словно бы из тени к нему тянулись костлявые руки, впивающиеся крючковатыми пальцами и сломанными ногтями в его щиколотки, сковывающие движения и причиняющие жеребенку боль. По грязи и снегу невозможно быстро бегать, по грязи и снегу, в принципе, отвратительно передвигаться. Были дни, когда Вистерия мог оставаться на одном сухом островке часами, не желая пачкать копыта в слякоти вокруг себя. Но лето было другим. Летом он с наслаждением доказывал своим погодкам, что может обогнать каждого из них, нарезая круги по яслям и чудом не сталкиваясь с кем-то из матерей. Позже, когда теплая летняя ночь вступала в свои права, Ви устраивался вместе с другими напротив Мудрых и слушал долгие рассказы у костра, о прошлом, звездах и предках, о великих пророчествах и бедах его племени, о гордости кентавров и волшебстве Запретного леса.

Зима стала особенно ненавистным временем, когда Вистерия повзрослел. Отец и другие воины не спрашивали, удобно ли ему, тепло ли, не сложно ли с такими ногами продираться сквозь сугробы, которые наметало в особенно суровые и снежные дни. Вистерия пошел в мать: стройный и тонконогий, что только усложняло жизнь в лесу, где каждый незаметный овражек или корень может стать самым позорным событием в жизни молодого кентавра, а еще - самым последним событием, потому что сломаные ноги не спасет даже целительский дар уважаемого Мардоника. Табун матери Ви владел территорией у окраины Запретного леса, захватывая достаточно большой кусок равнины - это лишь поспособствовало развитию их легкого тонкого стана. А еще кентавриды из этого табуна обладали исключительными навыками стрельбы из лука, которые, к сожалению, Вистерия не унаследовал в полной мере, потому что при ближайшем рассмотрении навык оказывался элементарным талантом.

Он с дрожью, но благодарностью вспоминает те дни, что провел в обоих табунах: табуне своей матери, привившей ему любовь и уважение к звездам и голосам небесных тел, и табуне своего отца, закалившем его характер и ум, подарившем возможность развивать свои дары прорицания и целительства. Вистерия действительно благодарен каждому из сородичей, потому что они сделали его тем, кто он есть. Редко, но в его голову закрадывается сомнение: а что, если бы он не спас Церциса, не сбежал с ним, не предал звезды и не навлек на себя их гнев? Было бы ему легче? О, это отвратительное ощущение, когда не можешь получить внятный ответ при любом гадании, будто больше ничего нет. Ни дара, ни знаний, ни понимания происходящего, совсем ничено. Продолжили бы звезды говорить с ним, с Вистерией, будь он не таким дураком? Но звезды молчали, такие далекие, холодные, отвернувшиеся от провидца. Рядом оставался Церцис, но было ли этого достаточно?

Их дом в Хогсмиде тоже заметало. Кентавры не обладали магией и не могли заставить лопату и метлу самостоятельно расчищать дорогу: обычно этим занимался Цер, в свои свободные дни, конечно же, но чаще всего простая уборка сводилась к скачкам по снегу и валянию в нем же. Черный кентавр становился сущим жеребенком, когда гарцевал вокруг Вистерии, красуясь и стараясь заставить его улыбнуться. Ви не хотел улыбаться. Обретенная после побега глухота и неуверенность медленно убивали его, страх пожирал изнутри: провидец боялся будущего, которое предстояло ему без его дара, будущего, которое он не мог увидеть и предсказать. Окруженный огнями украшенных человеческих домов, он не испытывал никакого желания быть частью этого всего - страх делал его слепым к оживлению, мерцающим огням гирлянд, наполненым надеждой и счастьем людям, а главное к Церцису. Он требовал честности, которую Вистерия не был готов ему дать.

Ви зиму не любил. Кажется, теперь находилось все больше причин для этой нелюбви. Суетливые маги, разноцветные блики света, занесенные дорожки у дома, снег, заставляющий щурить глаза, и беснующийся Церцис. Даже он.

Это не помогало, совсем не помогало. Вистерии было плохо, было страшно, было одиноко, даже когда рядом был Церцис, когда он так старался ради него сделать хоть что-то. В любой другой ситуации Ви, возможно, был бы рад. В другой ситуации он бы улыбался в ответ и с удовольствием кружил со своим партнером под водопадом снежинок, взрывая копытами белоснежное одеяло под бесстрастным взглядом небесных светил, несмотря на то, как сильно он ненавидел зиму: возвышенное чувство рождало в его груди настоящий восторг, который не давал повода для беспокойства. Но “другой” ситуации не было, был лишь факт его старой ошибки. В его голове было столько мыслей, что кентавру становилось дурно и даже немного больше от их неистового раздражающего жужжания. Мысли не находили выхода и пожирали его изнутри. Тайна о потерянном даре гнила внутри Вистерии, принося бывшему провидцу одни лишь страдания.

Он словно в трансе наблюдает за тем, как вороной кентавр расчищает тропинку перед их домом. Вистерия знает: Церцис скоро закончит и тогда придет время для разговора, но он не знает, о чем они могут поговорить. Вернее - знает, просто не хочет об этом думать, не допускает до себя мысль, что Цер мог заметить, мог понять, почувствовать, узнать его отвратительную, позорную тайну. И если разум отказывается принимать очевидную истину, то в сердце Ви точно знает - его партнер не был глуп и слеп. Церцис видел лучше многих других и умел слышать сердцем. Не было того, что могло укрыться от внимательного взгляда воина, а Вистерия в свою очередь был отвратительным лжецом. Он смотрел за окно, на своего спутника, на снег, на мерцающие гирлянды соседних домов, а видел только неразрешенную задачу, видел только гнойник, который страшно вскрывать.

Кентавр вздрагивает и разворачивается, когда открывается входная дверь, впуская в дом Церциса и ворох снежинок следом за ним. Порыв холодного ветра с улицы прокатывается над полом и заставляет Вистерию неловко переступить на месте, словно в глупой попытке спасти тонкие ноги от секундного укола мороза. Тепло возвращается почти мгновенно, стоит только закрыть входную дверь. Ви смотрит на своего партнера, опускает взгляд на его сумки и неестественно подбирается, находясь в видимом напряжении. Бывший провидец снова вздрагивает и непроизвольно стискивает зубы, слыша запретные для себя слова “подали” и “знак”.

— Церцис, — сухо отзывается Ви и отступает на шаг назад, опираясь ладонью на стойку. Ему вдруг становится холодно, а внутри просыпается страх, распускается в груди, раскидывает тонкие корни и внезапно сдавливает легкие, заставляя кентавра нервно вдохнуть, словно этот вдох был для него последним. — Что ты хочешь, чтобы я тебе рассказал? Облака дали тебе знак, что меня что-то тревожит, поэтому ты решил скакать, словно новорожденный жеребенок, в надежде, что это рассмешит меня? Тебе не нужно волноваться о моих тревогах. Я знаю, что ты всегда на моей стороне: мы всегда на стороне друг друга, иначе ты был бы уже мертв. Я доверяю тебе всецело, но это не тот случай, когда тебе нужно растрачивать себя на беспокойство. Я лучше приготовлю тебе теплый напиток, чтобы ты смог отдохнуть, на улице так холодно.

Он разворачивается и отходит поспешно, словно убегает, уходит от разговора, пытается уклониться от темы, которая заставляет дрожь прокатываться по телу, а мурашки покрывать кожу рук. Вистерия надеется, что Церцис отступит, что не станет давить дальше, что позволит своему партнеру оставаться в этом хрупком коконе уверенности в том, что ситуацию никак нельзя исправить. Ви надеется, что ему не придется произносить это вслух.

Руки дрожат, когда он достает бутылку хвойной настойки и наполняет ей металлическую кружку, ставя ту на огонь: иногда алкоголь хорошо пить подогретым, так он ароматнее и намного лучше чувствуется внутри, наполняя тело теплом и удовольствием. Ви всегда был внимателен к своему спутнику, заботлив и ласков, вопреки тому, каким неприятным и даже надменным был со всеми другими существами вокруг себя. Но даже сейчас за этой заботой легко просматривалась его усталость, его страх и его напряжение.

— Ты голоден? Я вижу, ты решил присоединиться к человеческому празднику, — он сделает паузу, так и не поворачиваясь к вороному кентавру лицом. — Наверное, и пища не должна быть самой обычной в таком случае.