АДАМ АЛЕКСАНДР УОЛШ
Adam Alexander Walsh
| ВОЗРАСТ: 26 лет, 13.02.2002 |
ИМУЩЕСТВО
Волшебная палочка: виноградная лоза, волос единорога, 13 дюймов, средней жесткости
Средство передвижения: Аппарация/летучий порох/общественный транспорт, последний недолюбливает.
Артефакты: серебряное кольцо, заряженное как дополнительный источник магической силы - используется часто, поэтому так же часто приходится заряжать заново.
Домашние животные: филин Спок
ИСТОРИЯ
"Ты скоро поймешь, что не все семьи волшебников одинаковы.
Ты ведь не заведешь себе неправильных друзей?"
Его детские воспоминания урывочны. В них нет плесневого запаха старых казенных одеял и подтекающего санузла на этаже, невесомой шероховатости паучьих коконов с трухой иссохших мух внутри, стылых зимних сквозняков из щелей в рассохшихся рамах окон и из-под плотно закрытых тяжелых дверей, пресности овсянки на воде и черствости имбирного печенья в мятых коробках. Семейный детский приют, в котором он рос, не похож на каземат и "передержку", до которой никому нет дела. Но это тот период, который хочется вычеркнуть, стереть из памяти.
Адам не очень понимает, почему умеет делать странные вещи. Не понимает, как их прекратить. Не понимает, почему он не такой, как остальные, и почему его боятся, если он никому не желает зла.
Нет, иногда желает. Потому что платить за свою особенность приходится отвержением, и как бы суровая Мамушка-воспитательница ни пыталась сгладить конфликты, ни пыталась развести участников по углам на подумать, она тоже не может объяснить Адаму, почему он иногда поджигает занавески в спальне, когда напуган, или чужие волосы, когда зол.
В его детстве постоянно идет дождь.
Любой бы на его месте задался вопросом "за что?". Адам смотрит в стылые дожди за окном и спрашивает себя "почему?". Ответов у него, конечно же, нет. Откуда им взяться?
Иногда Адам подолгу стоит перед зеркалом, ерошит копну непослушных кудрей и придирчиво осматривает себя – тощий, бледный, с разбитой губой и свежей царапиной над правой бровью, в рубашке и брюках, которые ему чуть велики и оттого еще больше подчеркивают худобу. Адама не любят приютские дети. Кто-то его побаивается, кличет фриком, кто-то из страха ненавидит, кто-то завидует. Снисходительно относятся только старшие, но их мало, и Адам то и дело ходит битым. Мамушка изо всех сил старается устроить Адама в семью и без устали рекомендует его добропорядочным бездетным семьям, посещающим приют. Мальчик мил и безобиден, ласков и старателен, вы не пожалеете.
Кого-то хватает на несколько месяцев, кого-то на полгода. Адам почти не плачет, когда его привозят обратно. Вопрос "почему?" не дает покоя, но на него по-прежнему нет ответа.
Он хорошо помнит день, когда в приюте появилась Эмилия. Адам смотрит на нее огромными глазами, пока вокруг нее крутятся другие дети, и ему кажется, что этих детей нет, и их галдежа тоже нет, и ее тонкие длинные пальцы гладят его кудри, а глубокий голос повторяет, что с ним все в порядке и он ничем не хуже остальных.
Он помнит, как смотрел ей вечером вслед из окна, взобравшись на подоконник, и тихо звал "мама" - и помнит, как она вдруг обернулась и посмотрела сквозь дождь прямо ему в глаза. Эмилия.
Она вернулась на следующий же день, потом пришла еще и еще, помогла собрать немногие пожитки и крепко держала за руку, пока вела Адама по петлям тесных улочек. А потом сказала "зажмурься" - и Адам попал в мир, в котором его "странности" были в порядке вещей. Он волшебник, и предстояло свыкаться с этим. Было страшно, но за нечаянно подпаленные занавески теперь не тащили на прилюдный позор и не прятали в мрачные комнаты с пауками по углам.
Эмилия не была ему родной матерью, но Адам не знал, какой бывает кровная семья, и ему не с чем было сравнить ее любовь. Она чем-то напоминает ему Мамушку - суровая, когда сердится, властная и не дающая возможности усомниться в своей правоте. Но вместе с тем, Адам знает, что в ней столько нежности и ласки, сколько он никогда прежде не видел и не испытывал; в ней столько терпения, что когда он, наученный горьким скудным детским опытом, собирал сумку и ждал, что она отвезет его обратно в приют, Эмилия лишь удивленно вздергивала бровь, всплескивала руками и качала головой. "Не валяй дурака, Адам Уолш, поднимись в свою комнату и садись за уроки". И обнимала его, когда он в смятении обнимал ее и рыдал, зарывшись лицом в ее колени, "почему, почему?". "Потому что ты мой сын", звучал неизменный ответ, вскрывая в сердце кое-как зарубцевавшиеся раны. И Адам поклялся оправдать ее веру в него, поклялся сделать все, чтобы ей не пришлось жалеть о том, что она когда-то взяла из приюта мальчика, с которым никто не хотел иметь дела.
Хогвартс был для Адама не столько школой, где он познавал все необходимые волшебнику науки, сколько школой жизни - которой, если б не Эмилия, мог бы стать для Адама приют. Уолш взрослел, и вместе с ним взрослели и крепли его желания, его способность отстаивать себя и свои убеждения. Несмотря на то, что у него появились друзья, легкость в общении давалась с трудом, доверию приходилось учиться на ходу, ранимость и эмоциональность делала его в глазах многих задир удобной мишенью и легкой жертвой. Приходилось доказывать, что они ошибаются. Вопрос "почему" появился снова.
Адам не знал на него ответа. Зато он знал, что несколько разбитых лиц быстро затыкают громкие рты и остужают горячие головы. Пусть шепчутся за спиной. Пусть считают странным. Он не стремится к роли всеобщего любимчика, он не бегает от драк, он говорит что думает и уверен в своих словах, - разве что не выносит слезы тех, кого любит сам.
Любить ему сложно. В школе, где все рано или поздно узнают обо всех, любить еще сложнее. Он познает это чувство по-юношески неаккуратно и небрежно, оставляет слишком много осколков и острых углов, режется о них до крови. Мятные поцелуи старшекурсницы Мири, красивая тяжелая книга по современному искусству, которую Мири подарила Уолшу на Рождество; застенчивый Патрик, взявшийся помочь с ЗОТИ, и засилье шоколадных лягушек, которыми в каждой посылке из дома заваливала его мать, потому что "единственный сынок, как не побаловать", и волшебное лето 2017 года.
Лето, когда в Лондонскую национальную галерею приехала выставка картин Врубеля, перетряхнуло Адама до самых глубин души. Он подолгу стоял у каждой картины, в кристалличной технике усматривая рассыпанный и вновь сложенный мозаичный мир собственной жизни. Царевна-лебедь и демон, невероятно целостные в угловатой рубленности штрихов и кажущейся хаотичности виделись ему наделенными тоской по непостижимому, необъятному, неощутимому и оттого недоступному, и он вывалил свои соображения на оказавшегося рядом и так же внимательно рассматривающего картину парня - и с удивлением отметил, что тот не спешит уйти, а слушает.
И вдруг взглядом своим напоминает тоскливый взгляд врубелвского Демона. Адам протягивает яблоко - ему хочется знакомства, но он не знает, как еще это показать. Хочется поговорить еще, и в надежде увидеться Адам ходит и ходит в художественные галереи Лондона. Но Эш так и остается в том самом дне в той самой картине, сладкое яблочное воспоминание, зацелованное в беспокойных зимних снах.
Под Рождество Адам просит Эмилию купить красок и рисует - одному ему понятные абстракции. Со временем становится ясно, что не ему одному, и рисунки расходятся по коробкам сокровищ друзей и подруг.О поступлении в М.А.Ж.А.С. он, однако, не думает, его больше занимает план связать жизнь с целительством.
Целительство - его подсознательный ответ на приютское непонимание, бесконечные насмешки в школе и на детское "почему?". Оправдание собственного существования, своей "странности" уродиться волшебником. Он не может избавиться от боли прошлого, но может избавить других от боли в моменте настоящего, почему бы не считать это достойным занятием в жизни.
Эмилия погибла, когда Адаму шел семнадцатый год, и ее смерть едва не выбила почву у Уолша из-под ног. Сомнительное знакомство в Лютном, подозрительного вида артефакт, к которому она запрещала прикасаться, и который обвалил едва ли не половину дома, где она собралась со знакомыми волшебницами - Адам и без того Лютный не переваривал, а после смерти матери и вовсе возненавидел, в мыслях насылая на переулок немыслимые кары. Чума 2027 года явилась ему знаком, что где-то на волшебных небесах его наконец-то услышали и ниспослали Лютному гнев господень. Смерть Эмилии лишь укрепила решимость выбора профессии - после выпуска из Хогвартса и успешной сдачи Ж.А.Б.А. Адам поступил на обучение в больницу Святого Мунго, позднее стал работать в отделении травм от рукотворных предметов. Он продал огромный лофт Эмилии в маггловской части Лондона и обзавелся квартирой поменьше на Трикл-Майн-Роуд, переделал одну из комнат в мастерскую, где время от времени продолжал рисовать картины, которые потом раздавал друзьям и знакомым, и даже обзавелся репродукцией врубелевского "Демона сидящего" как напоминанием о пустоте, в которую иногда так страшно заглядывать.
СПОСОБНОСТИ И УМЕНИЯ
- Хорош в ЗОТИ, заклинаниях, травологии, очень хорош в зельеварении и трансфигурации.
- Рисует картины в абстрактном стиле, любит искусство как одно из проявлений страстей души, периодически бывает на выставках.
- Сдавал аппарацию, любит ее за возможность быстро свалить из любой неприятной ситуации. Кроме набитых магглами метрополитенов, к сожалению.
- Готовить для себя не любит, ограничивается пиццей и готовкой на скорую руку.
- Знает толк в крепком бухле и антипохмельных зельях.
СОЦИАЛЬНАЯ ПОЗИЦИЯ
Магглы, магические существа, магглорожденные, чистокровные, сквибы - ему все равно, мудаком человека делает не то, что он умеет в магию, и не богатая родословная.
Адаму политика не очень интересна, он следит за новостями лишь в контексте общего представления, что происходит в стране и мире. Влиять на чужие жизни он может и в Мунго, ему этого хватает. Бегать по группировкам и гореть чужими идеями времени не очень-то много. Эстражистов считает явлением преждевременным, опасно непредсказуемым, но бесполезным, подростковой истерикой в ответ на властную авторитарность "родительских" правил.
СВЯЗЬ С ВАМИ: | УЧАСТИЕ В СЮЖЕТЕ: |
Уилл высадился из такси на залитый солнцем тротуар, в сотый раз заправил за ухо непослушную прядь волос, поудобнее перехватил сумку, задрал голову и уставился в задернутое занавесками пыльное окно дома, где хранились ответы на вопросы, которыми был исписан рабочий блокнот.
Кто рисует картины, убивающие людей?
Как создаются эти картины?
Для чего, зачем художнику смерти невинных?
Так ли невинны те, кто умирает, завладевши этими произведениями искусства?И наконец, самый главный вопрос, которым Уилл заразился от своего дяди — как создаются эти проклятия? Картины несомненно прокляты, иначе все, кто их купил, пребывали бы в добром здравии и процветали от необъяснимой удачи. Но пока что удачу в виде сверхурочных поймала только полиция, и офицерам, которые зашли в тупик в своих поисках, оставалось лишь разводить руки и искать в смертях несчастные случаи.
Всё началось с натюрморта — прекрасный сиреневый букет под жемчужными нитями паутинки словно склонил пышные темно-лиловые кисти цветков к поблескивающим розовым золотом серьгам и небрежно лежащим на столике черным кружевным перчаткам. картину купила стареющая вдова Маргарет Флинстоун в канун своего дня рождения, и через неделю дочь нашла ее мертвой. Комната, где был найден иссохший труп, была в плачевном состоянии: она вся словно выгорела, и постараться спасти что-либо было решительно нельзя, подпаленный ковер рассыпался будто от старости, мебель рассохлась, гардероб миссис Флинстоун истлел — жизнь ушла буквально из каждой вещицы. Конечно же, никто не мог найти объяснения произошедшему. Уильяму, который прознал об этом от своего знакомого в участке и тут же приехал делать снимки для газеты, в комнате едва не сделалось дурно.
А ведь магический отпечаток угасал и проклятие, сделав свое дело, успокаивалось до лучших времен.
Тем же вечером в газете вышла заметка о том, что вдова умерла от сердечного приступа, а комната превратилась в пожарище из-за непотушенной свечи, и была она так наглухо закрыта и так в ней было душно и сухо, что неудивительно, как иссохло тело и пострадали вещи.
Спустя неделю в кустах увядшего крыжовника нашли истерзанное колючими ветвями тело мистера Фитцпатрика, у которого дома обнаружилась прекрасная картина тернового куста в снежных шапках, щедро осыпанного гранатовыми зернами.Через несколько месяцев склад вещественных доказательств аркхэмского полицейского участка превратился в мини-галерею. Люди гибли внезапно и неожиданно, будто бы занимались своими делами и вдруг их настигал беспощадный фатум. Владелец небольшого рыбзавода умер в чане с сельдями, цветочница обстригала букеты к открытию магазинчика и нечаянно постригла себе шею, рыбак вышел в море наловить рыбы к ужину и запутался в сетях — и каждый раз Уилл встречал в их домах блестящие маслом картины а нехитрых рамах. По подписи мастера ему не удалось найти никакой информации в интернете, но в местной картинной галерее ему сказали, что у одной из малоизвестных художниц раз в несколько месяцев проходят выставки-продажи ее картин, и картины может купить любой, кому они приглянутся.
— И что, все раскупаются? — Уильям тут же изобразил заинтересованного потенциального покупателя. Кому ж не захочется завладеть красивой картиной по доступной цене, если подобные произведения в нью-йоркских галереях стоят в десятки раз дороже?
— Бывает, что все, картин привозят немного. Приходите к нам в августе.
Нет, август еще не скоро, а люди погибли еще вчера.
— А можно узнать у Вас, кто покупал картины этой художницы? Я пишу большую статью и мне бы очень хотелось побеседовать с владельцами о том, почему именно они так покорили их сердца.Увиденные картины Уильяму понравились. В них не было лоска и отработанных идеальных мазков кисти, в каждой был какой-то неуловимый глазу, но ощутимый изъян, который насколько отталкивал, настолько и привлекал внимание. Уилл слыхал, что так пишут либо гении, либо сумасшедшие, но вряд ли такие художники выставлялись бы в небольшом городке и не пытались бы найти признания, постоянных клиентов и покровителей в мегаполисах.
А может быть, в городе есть ценитель искусства, которому невыносима мысль, что этими картинами может владеть рыбак, цветочница или вдова, и он в стремлении собрать полную коллекцию просто отправляет людей на тот свет? С мертвыми не нужно договариваться, им не нужно платить. Нужно только подкупить офицера, и он с удовольствием отдаст картины и освободит место на складе для других улик.
Теория была великолепной, коварной и весьма укладывалась в поиски проклинателя, которыми так озаботился Хаттон. Он уже устал сочинять объяснения, покрывающие мистицизм цепочки этих смертей. "Убить владельцев картин и собрать их все себе" казалось ему весьма логичным объяснением. Но только вот картины эти всё так же оставались пылиться в полицейском участке, а некоторые из счастливых владельцев картин были живы и вполне здоровы.
Пришлось написать статью о прекрасном аркхэмском искусстве, как Уилл и обещал. Нет, искусство он ценил и сам был бы не прочь прикупить себе пару маслянописных сиреневых букетов в спальню, но во-первых, одну картину обязательно приберет себе сестра, а вторую — Майкл, и Уиллу в итоге только и останется, что любоваться на свои картины в гостях.А может, всё дело было в том, что преуспевающие живцы были слишком заняты, чтобы поклоняться холстам? Как же там было у кого-то из родственников погибших в показаниях? "Она только и говорила, что об этой картине. Можно было подумать, что картина заняла всё свободное место в ее воображении, в ее голове и сердце, восстала против разумности и трезвости реального бытия и стала чем-то вроде любовной музы, одержимости и страсти... ну, знаете, когда безответно влюбленный вдруг начинает мстить своей возлюбленной, так и она поговаривала о том, что сжечь бы эту бездарную мазню, да рука не поднимается".
Мститель отомстил мстителю. Проклятие замкнулось в идеальный круг и теперь не представляет никакой угрозы, полеживая в офицерских закромах.
Как же это сделано, черт побери? В чем секрет этой ракушки?
Уилл хотел знать всё. Он стоял на тротуаре, щурился, пока ветер перебирал его растрепанные кудри, и — вдруг поймал себя на мысли о том, что вот теперь, когда осталось всего несколько шагов до разгадки, коленки немного дрожат, в а горле такая пустыня, что впору бы выпить целую банку клюквенного морса. Хаттон закрыл глаза. В неровном дуновении ветра ему почудился еле различимый шепот.
"Иди. Познай".Мягкие холодные гладкие щупальца обвивают тонкое хрупкое тело, тянут туда, во мрак неизведанного, горящий гранатовыми зернами в перламутре снежной наледи.
Пальцы коснулись выпуклой кнопки дверного звонка и где-то в глубинах дома раздался мелодичный перезвон. Что-то будет.
Отредактировано Adam Walsh (2020-09-25 22:15:07)
