УЛЬЯНА МАКСИМОВНА ОРЛОВА
ULYANA ‘UNA’ ORLOVA
| ВОЗРАСТ: 33 года, 17.04.1994 |
ИМУЩЕСТВО
Средство передвижения: ноги
Артефакты: несколько оберегов из России, незначительно влияющих на удачу (кому помогала подкова?); мешочки для трав, предположительно, зачарованные на расширение
Домашние животные: спасенная с дерева кошка Персефона.
ИСТОРИЯ
Родиться ведьме в обычной семье было бы тривиально, согласны? Дразнить Ульянку в детстве было любимым занятием сверстников – как раз за все сказки, что о её семье рассказывали. Старушки-бабки и мавок вспоминали, и местных лесных обитателей, а её мама, большая фантазёрка и гордая носительница всех местных мифов, запрещала спорить о том, что бабка их была двоедушницей. Правда, какие две души она в себе хранила, варьировалось от рассказа к рассказу. Уля эти истории любила и охотно рассказывала, отводила от себя назойливых малявок. Их маленький пригород, об имя которого несложно язык сломать, притих только, когда вокруг Ули начали твориться традиционные пакости – первые проблески магии. На самом деле, в тот момент она уже была ученицей единственной местной ведьмы, и пакости пришлось срочно ограничить, пока уже второй местный мальчишка не остался без ушей и с поросячьим хвостиком. В магической части их округи, в том числе в сравнении с волшебниками, она считалась бы очень сильной ведьмой. Ну, если бы кто-то вел учет.
Об обучении своем, как и вообще о жизни до неожиданного и стремительного бегства, Уна рассказывает разное от случая к случаю. В сущности, это не самое интересное, что можно у нее спросить, поэтому не пытайте удачу. Магия на родине вышла ей боком, поэтому вся семья Уны и даже её ближайшее окружение сбрызнули в разные стороны из своей страны, кто-то вот осел с ней вместе в Лондоне. От старших ведьм только известно точно, что наставница у Орловой была неконвенциональной даже по меркам славянок, но Ульяна наотрез отказалась переучиваться на местный лад, когда приехала. У британских ведьм она лишь завершила обучение, так как приехала подростком с очень половинчатыми знаниями, бунтарской душой и тонной металла в виде пирсингов. Поговаривают, что даже в Общество Уна поначалу идти не хотела, но её пристроили взволнованные родственники – очень озабоченные её магической судьбой, даром, что сами магглы. На Уне вообще лежит ответственность почти за все экзотические росточки в доме Общества реформации ведьм, и физические, занесенные не пойми откуда, и метафорические – любит сеять смуту, короче.
Смута, кстати, всегда принимает разные удивительные масштабы. Уна часто копается в местной оранжерее, что, конечно, громкое название для их закуточка, с такими травами, что заходить в её угол рискует только очень ограниченное число ведьм. Вместо обычных советов лечит недуги водкой и с каменным лицом велит идти искать свежий снег в августе, чтобы прикладывать к голове. Имея на руках все хитрые ведьминские маркетинговые стратегии, чтобы завлекать волшебников на несколько визитов, дает от семи бед один отвар; спорить с Уной, что клиентов нельзя выпроваживать всеми способами просто потому, что у тебя нет настроения, бесполезно. Периодически её освобождают от обязанности разбирать корреспонденцию, потому что в дни, когда наступает очередь Уны, камин начинает гореть чуть интенсивнее – от дополнительного топлива. Зато с настоящей бедой, со сглазами или проклятьями, Орлова может сидеть сутками, разбирая старые записи и пробуя самые безумные варианты. Ответственность в сложных случаях и кристально чистый, как лёд на Ладоге, похуизм в большинстве других обязанностей – Уна, как она есть.
С товарками-ведьмами у Уны отношения неровные, преисполненные очень тайной любви и очень явной пассивной агрессии. Ведьмы постарше в обмороки уже давно не падают, но ощутимо теряют чинно-благородный вид из-за молодняка: то Мэйси носится посреди бела дня, обсыпанная глиттером, то Уна упорно ходит по дому в кожанке и темных очках, а еще каждую среду Уна носит чёрное, поэтому у нее семь сред на неделе. Отдельно она со старшими годами препирается из-за курева, которым пахнет от всего, к чему Уна прикасается. Это, скорее, уже повод поворчать, чем реальная проблема: от астмы Орлова вылечит принудительно, попробуйте только заикнуться, а к запаху рано или поздно все привыкают. Последней попыткой прекратить эту привычку был запрет выбегать на перекур на улицу или балкон, но в эту страшную неделю пепельницы стали материализоваться сами собой в разных местах в доме, и сигаретами пахло во всех этих углах.
Из хаоса и страхов, связанных с политикой, ведьмы вышли сравнительно легко, но не без потерь. Уна не подавала виду, что по ней происходившее прокатилось большим пыточным колёсиком, но заметить это было несложно. Сначала пришлось хоронить нескольких ведьм, подцепивших чуму, потом – хороших знакомых-существ с концерта БАМС. В шатком положении ОРВ, в общем-то, делать было нечего, даже качать права не выходило – не было ни ресурсов, ни особых моральных сил, ни знакомых в Министерстве, чтобы пожаловаться и попросить помощи. Компенсаций никаких тоже не полагалось, если ты не волшебница, только кое-какие гроши из созданного фонда. Уна молча, поджав губы и выкуривая вдвое больше обычного, брала на себя самые тяжелые дела в эти дни: обходила родственников погибших, слушала речь на открытии мемориала, вывозила никому особо не пригодившийся прах в лес. Примерно в это же время она загорелась идеей собрать таких же молчаливых и загруженных людей с признаками недосыпа и тревоги, проще говоря, искать помощи среди себе подобных.
Ярко и неожиданно успешно выгорела идея с группами магической поддержки. Уна нашла себе союзников среди волшебного сообщества и вцепилась в них клещами, пока не получила немного галлеонов для старта. На анонимных встречах ведьму перестали узнавать даже соседки по дому. Как выяснилось, душенька Уны большая, и держать её – вандализм. На встречи, в отличие от поклонов ведьминскому делу, ничего не несли, кроме боли и тяжелого груза вины. И Уна по сей день слушает всех: еле сбежавших от смерти, покалеченных огнем, переболевших под карантином, потерявших соседа по рабочему кабинету в день трагедии в Министерстве. Всё остальное время она все еще матерящийся паровоз, прокладывающий рельсы в любом удобном направлении, а на собрания за неё, видимо, ходит оборотень, подозрительно на Уну похожий.
Выбирая себе новое имя при переезде, Уна просто выкинула все сложнопроизносимые звуки.
По причине циничной и беспощадной русскости Уна коверкает имена-прозвища под себя, поэтому в доме появились Musya и Ognina.
Её непременно везде сопровождает музыка. Разных жанров, назойливости и обсценности и на всех возможных языках. Подаренный знакомым маленький маггловский проигрыватель уже наверняка старый по всем фронтам, но Уна почти не выпускает его из поля зрения. Если Уна без наушников, она сама подпевает себе вслух.
Рэп тоже сопровождает, да. Тоже вслух, да.
Ёлки и снег – на картинках весьма красиво, но в реальности она по ним не скучает. Да и в Карелии не так холодно было, как все предполагают.
Дерётся Уна за милую душу. Мало и редко, но зато со знанием дела и большим энтузиазмом. Длинных ногтей у нее нет в основном из-за большого количества возни с землей и ради честных боёв во имя равенства, братства и просто надирания жопы ублюдкам.
СПОСОБНОСТИ И УМЕНИЯ
Понемножку Уна умеет во все доступные ведьмам области, не требующие большой магической силы, но не очень любит ими пользоваться. Её области интересов – поить людей чем-нибудь хорошим и не морочить зря голову. У неё не самые красивые обереги и нет списка классных скороговорок, которые нужно сказать в три часа ночи, стоя голышом на черепице дома своего врага – зато она честно и скурпулезно выискивает старые обряды в богатой ведьминской библиотеке, из числа тех, что меньше похожи на пустую болтовню и больше связаны с магией. Как местные, так и малочисленные славянские.
Лучше всего Уна работает со сновидениями (благодаря отварам в том числе), простейшими гаданиями и нехитрыми приёмами вроде ориентирования по лунным-солнечным циклам.
СОЦИАЛЬНАЯ ПОЗИЦИЯ
Уна ни с кем это не обсуждает напрямую, – только в группах, – но положение ведьм и магических существ её пугает. Впрочем, за активизм есть, кому отвечать; Уна в основном просто поддерживает свой статус циничного, но понимающего товарища и тихой гавани.
СВЯЗЬ С ВАМИ: есть | УЧАСТИЕ В СЮЖЕТЕ: посильное. |
Технологии, конечно, развиты тут до пределов, которые ей не постичь никогда, но Ванда не слушает звук знакомой речи, Ванда смотрит на чуть уползающие в бок в грустной усмешке губы, на то, как видение напротив нее едва заметно прищуривает глаза, называя ее "сестренкой". Те мелочи, что не воспроизведет машина. Детали, впитавшиеся в нее саму, передававшиеся ей год за годом, так же, как ее привычки с точностью могут быть отзеркалены братом. Он стоит на месте, но Ванда могла бы угадать, как будет выглядеть его следующее движение, и сделать такое же, навстречу.
Но сил двинуться вперед нет. Как год с лишним назад, будто она снова падает на колени в храме, чувствуя раздирающую грудь боль, или лежит в в стенах еще не обжитой базы, не находя причины подняться с кровати ни утром, ни вечером. Полное оцепенение, такая резкая и оглушающая вспышка страха, после которой не остается ничего. Только вопрос "почему?", не заданный ею вслух ни разу. Ванда никогда не спрашивает, почему погибнуть должен был именно он, некому было бы держать перед ней ответ. Ей не у кого узнать и сейчас, почему она не чувствовала, почему она не знала.
Все это время, пока Алая Ведьма бегала по Нью-Йорку, играя в свою войнушку, где-то мог находиться ее брат. Живой, говорит он. И, честно говоря, ей почти наплевать, призрак ли это, порождение ее уставшего разума или чья-то злая шутка: Ванда теперь не может отвести взгляда, смотрит жадно и с ужасом одновременно, как если бы только что открыла глаза под светом после долгого блуждания в темноте. Самое ослепительное и болезнетворное зрелище, какое она могла бы себе представить.
— Этого не может быть, — глухо, как сквозь вату слыша собственный голос. «Может быть, может, глупая девчонка, конечно же, это было возможно». Их называли особенными, их называли настоящими чудесами, способными вынести большую часть того, что не пережили другие. Было только логично, что обычная смерть до них не дотянется. И ведь она не верила, много месяцев надеясь, что все изменится, что Пьетро покажется во время одной из тренировок, обгонит ее с обычным насмешливым «Что такое, сестренка? Я никому не обещал играть честно», или вдруг появится прямо посреди задания, прикрывая ей спину, как делал всегда.
Это реально, это происходит с ней сейчас. Не сон, не обман, только кошмарная, непозволительная, ее собственная ошибка, и Ванду наполняет та злость, что способна прорваться на километры, сметая все на пути; если бы не тренировки, долгие и кропотливые, если бы не с таким трудом обретенный контроль, она готова была бы жечь землю и камень, а не спинку попавшегося под руку стула. Его спинка начинает уже плавиться с тихим шипением, но Ванда не чувствует.
Она убирает руку, чтобы сцепить пальцы замком с другой, запечатать нехитрым жестом рвущуюся наружу энергию. Честно пытается сдержаться, очистить в этот момент разум, все точно по наставлениям, услышанным в Санктуме, и безбожно проваливается мимо, в собственный страх и ярость. Ни одна мантра не всплывает в мыслях, не вспоминаются самые простые пассы, как вообще можно надеяться на это, если мир в ее голове сжимается и расширяется одновременного до одного человека, до виноватого взгляда и голоса?
Ванда дико, как на зверя, смотрит на издающий звук прибор на его руке, и пропускает момент, когда Пьетро срывается с места. Бледной молнией и одним всего движением, чтобы не дать ей отвернуться, не дать ей отказаться. Возразить, что она не заслуживает даже прикоснуться к нему.
— Точно не в счет... — Ванда отвечает очень сипло, скорее по инерции, потому, что слезы начинают литься почти бесконтрольно — их нужно срочно чем-то заглушить, понести какую-нибудь чушь, уткнуться в новенькую, не успевшую толком еще пропахнуть самим Пьетро, куртку, не в силах пока сделать ничего больше. Она даже не обнимает в ответ, просто стоит, вжимаясь в брата, стоит с нервными смешками-всхлипами вместо слов о том, как она скучала. Ванда не плакала уже довольно давно, если только не считать ночных пробуждений после кошмаров, и сейчас рыдания одновременно жгут и давят на горло, не давая выдавить хотя бы слово.
Пьетро, кажется, не требует от нее никаких слов.
— Как?... — слишком много секунд спустя она собирается наконец с силами, чтобы поднять голову, заглянуть снизу вверх близнецу в лицо. Неверяще все еще провести пальцами по щеке, намного более прохладной, чем раньше. Теперь Ведьма чувствует разницу: данная им экспериментами бледность и легкая болезненность теперь будто умножена в несколько раз, Пьетро выглядит осунувшимся, с непривычно ярко вырисовывающимися под кожей у глаз венками. Ванда, впрочем, слишком в раздрае, чтобы соединить два и два, его странный вид, появление вместо Старка, странный прибор на руке.
Он просто жив, теплый и по-прежнему вдвое больше нее, загораживающий ее от остальной крошечной закусочной и недоверчивых взглядов из-за своей спины.
Отредактировано Una Orlova (2020-09-29 02:35:05)
