Шум голосов Висельника напоминает жужжание улья. Монотонное, привычное настолько, что со временем Хоук перестает обращать на него внимание. Знакомые лица смешиваются с незнакомыми, и толпа в какой-то момент кажется ему цельной, неделимой на составные части. Кто-то приветствует его радостным возгласом, он в ответ поднимает руку, не желая даже открывать рот и обмениваться последними новостями. Он устал, и плечи сами тянутся вниз, заставляя его сгорбиться с кружкой эля в руках. И все же, ему хорошо. Он дома. В кругу друзей, также привыкших к шуму, перекрикивающих его и становящихся его частью. Гаррет слушает их вполуха - эти истории ему давно знакомы. Он поднимает голову, лишь когда Изабелла, оголяя и без того нескромное декольте, наклоняется через стол, чтобы отсалютовать ему кружкой.
— Дерьмовая была неделька, но мы справились. За Хоука, любимца Андрасте, способного выйти живым из любой передряги!
Они чокаются под всеобщий смех, и взгляд Хоука сам собой устремляется к краю стола, туда, где сидит Андерс.
Он один не смеётся.

● ● ●

— Это ненормально, — Изабелла раскачивает ногами, сидя на перилах парадной лестницы в его доме. Она часто так делает, для нее нет ни дверей, ни преград. Вот уж кто чувствует себя дома везде, куда только судьба сможет ее занести. Иногда Гаррет завидует этому дару. Она легко прощается, не таит обид и не задерживается в чужой постели дольше, чем на одну короткую ночь.

Хоук завидует всему, с чем она так легко расстается, и невольно чувствует себя виноватым.

— Пожалуй, да, ты права, но…

Но ему бы хотелось, чтобы все было иначе.

— Знаешь, чем ты мне нравился, Хоук? Ты не принимал чью-то сторону. Храмовники, маги — это все условности, ты действуешь по своей совести, и это внушает уважение. Не переставай мне нравиться. Это было бы очень грустно.

В ответ он лишь мягко сжимает ее плечо. Они смотрят друг на друга пронзительно и долго, как с Изабеллой обычно не бывает, и с некоторой досадой Хоук думает, что быть может, она и права.

Но Андерс теряет контроль, и будь он проклят, если не будет об этом переживать.

● ● ●

Сегодня все идёт не по плану.

Их слишком много - дурацкое оправдание, но Хоук говорит себе это, отсчитывая удары сердца. Сколько ему еще биться - не знает, но чувствует выскальзывающую из-под ног почву, опасно балансируя на самом краю. Он не боится: слишком устал. Не пугают его ни маги, ни храмовники, ни руки в перчатках, залитых кровью. Он спит урывками в пару часов, слушая, как сопит мабари на коврике у кровати, как распевают тевинтерские песни пьяные прохожие, и представляет, что они идут, навалившись друг на друга плечами. Ему кажется, что если лежать вот так долго, вслушиваясь в звуки ночи, он услышит и бормотание Сэндала (как всегда что-то про колдовство), и тяжелые вздохи Бодана.

Не услышит он только дыхание матери.

Кошмары о ней преследуют его с того самого дня: как кукла, сшитая из кусков человеческой плоти, тянет к нему посиневшие руки. Заштопанные довольно аккуратно, они заставляют Хоука с отвращением думать, что Квентин действительно их любил. Всех этих женщин и то, что сделал с ними. Проклятый ублюдок.

Хоук просыпается каждую ночь, липкий от пота, и долго мучительно всматривается в темноту, боясь увидеть там продолжение своего кошмара. После таких ночей он чувствует себя абсолютно разбитым и вялым, но его друзьям нужна помощь, и Хоук бросается в атаку первым, думая, что терять ему уже абсолютно нечего.

Он и сам давно потерялся. Гаррет Хоук, заступник, защитник, спасающий беглых магов и бездомных котят. У него доброе сердце и сильные руки, но какое это имеет значение, когда силы у всех на исходе. Когда пот застилает глаза, когда от постоянного воздействия магии доспех нагревается и кажется ему раскалённым. Когда кровоточащая рана в бедре становится первой отсечкой на пути к неминуемой смерти. Она не заживает до конца, и Хоук предпочитает рисковать собой, а не Андерсом, оттесняя церковных гончих, бряцающих доспехами с запахом лириума. Он обязательно переживет это. Позже.

Для него все это привычно, отлаженный механизм. Непривычна только жалящая боль, заставляющая задохнуться. Он бьет, не задумываясь, платит болью за боль. Тошнота подкатывает к пересохшему горлу и кажется, только она не позволяет ему закричать. Хоук поднимает глаза, чтобы встретить ответный взгляд в прорезях шлема. Он ошибся. Подпустил слишком близко, позволил ранить себя, и расплата не заставляет себя долго ждать. Чужие пальцы впиваются в его предплечье предсмертной хваткой, такой отчаянной и пока еще крепкой. Хоук возвращает и этот жест. Так они и стоят: двое истекающих кровью, держащихся друг за друга в шаге от смерти.

Всему рано или поздно приходит конец. Хоук думает только о собственных ударах сердца, оглушающе-громко стучащих в ушах, и о вдруг ослабевших ногах, заставляющих его опуститься на одно колено. У храмовника выбора особенно нет, и он опускается следом. Почти заботливо они держат друг друга. На смену сердцебиению приходит шум далекого моря; кашель царапает горло.

Храмовник сдается первым. Хоук видит, как стекленеют его глаза, и поэтому отпускает. Еще несколько хриплых вдохов дают подумать о том, что он умрет самым бездарным человеком в Киркволле. Собственное тело больше не слушается, и от падения его спасают только заботливые руки Андерса. А далее - темнота.

Сегодня все идет не по плану, и Хоук пропускает клинок между рёбер. Последняя судорога искажает его лицо.

● ● ●

Умирать — это как засыпать. Засыпать с всаженным под рёбра лезвием чужого меча, истекая кровью от раны в бедре. А в остальном никаких отличий.

Плавая в мутной, практически осязаемой темноте, он слышит голос матери, поющий ему самую нежную песню. Она звучит откуда-то из далекого детства, когда они с Карвером лежали в своих постелях, и понятия не имели о том, какие тягости еще ждут их впереди.

А потом мир вдруг возвращается, дробя сознание на осколки, превращая мысли в калейдоскоп из видений и образов. Алесса, Гаскар, руки матери. Пляска смерти в жертвенном танце демонов, вспышки молний и огненный дождь. Вдох обжигает легкие, глаза открываются против воли, и первое, что Хоук видит по-настоящему - лицо Андерса, склонившегося прямо над ним.

Андерс выглядит очень плохо. Гораздо хуже, чем пару мгновений назад, как кажется Хоуку. Лицо его, осунувшееся и бледное, оказывается влажным — то ли от слез, то ли от пота. Из носа стекают алые капли крови, приземляясь аккурат на грудь Хоуку, заставляя уголок губ нервно дернуться вверх. Никогда ещё он не видел Андерса настолько измотанным.

— Андерс, — голос звучит хрипло, и он тянет руку к его лицу, но получается очень слабо. — Ты мне кровью броню заливаешь.

Отредактировано Hanno Graves (2022-09-02 10:45:17)