Дориан был похож на греческого бога. Легкомысленное золото кудрей, большие проницательные глаза, грациозная фигура. Его легко было представить статуей где-нибудь в Риме, и я был абсолютно уверен в том, что я не единственный, кто так думает. По крайней мере, люди вокруг него вились постоянно - он привлекал людей как хищное растение. Ел ли он их потом? Я не знаю.
По-хорошему, мне и не нужно знать. Дориан - мой студент, все это для меня совсем ново, забавно и не очень понятно, как я вообще докатился до жизни (ха!) такой, но факт остается фактом. Я никогда не ставил своей целью преподавание, даже мимолетной, но вот я здесь, вполне вероятно, останусь тут примерно на столько же, насколько профессор Бинс оставался в Хогвартсе.
При мыслях о профессоре Бинсе меня передернуло. Я не хотел становиться таким, как он. Сейчас разница еще заметна: он умер от старости и был таким скучным, что не заметил, как умер, просто отправился преподавать дальше. Я - совсем другое дело. Но все же... смотришь на некоторых призраков и думаешь, что никогда не хотел бы стать таким. На моей памяти, таких было много, и это были совсем неутешительные выводы.
Вообще, позиция преподавателя имела свои плюсы: у меня были свои музыкальные инструменты, с которыми я мог взаимодействовать, была возможность общаться с новыми людьми, был стимул выходить из дома, если серьезно. Это было лучшее, что я мог придумать (ну или не я, спасибо, Булдстроуд), но это не значило, что я чувствовал себя легко и комфортно в роли учителя. Особенно когда ко мне приходили такие ученики.
Он словно мысли мои услышал: вплыл в пустую аудиторию как будто он призрак, а не я. Третья пересдача, я искренне не понимал, что именно не так - на занятиях у него все шло неплохо (честное слово, я не пользовался возможностью лишний раз пройти мимо него и заглянуть, наклонившись, в его нотную тетрадь), но на экзамене все упорно валилось из рук. Я предположил, что ему мешает стресс.
Я предположил, что на пересдаче будет лучше. А еще - что лучше не давать ему поводов для стресса в виде его сокурсников.
Никакого плана за этим, разумеется, не было. Какие у меня могли быть планы? Я уже несколько лет был мертв.
- Мистер Делакур, - я улыбаюсь и киваю головой в сторону стола. Его фамилия прокатывается почти мурчанием и совершенно сбивает с мысли. - Надеюсь, что в этот раз вы используете все свои знания.
Музыкальный диктант - вещь не особо сложная, если у вас есть слух. Самое важное - это помнить принципы записи нот, потому что даже если услышать верную мелодию, без нот записать ее правильно не представится возможным. Дориан знал все: и ноты, и принципы написания, и слух у него был потрясающий. В чем была проблема, я так и не смог разгадать.

Отредактировано Maximillian Fawley (2020-05-10 20:20:52)

Мелодия не была сложной - у меня в планах не было заваливать Дориана, хотя находиться рядом все же было исключительно приятно. Пустая аудитория располагала к более близкому контакту (какому, к дракклу, контакту, Макс, ты забыл что уже умер?), и мне постепенно начинало казаться, что устраивать пересдачу вот так, отдельно, было не очень хорошей идеей. Я просто страшнейше отвлекался.
Меня это не сбило: чтобы сбить меня с ритма, заставить забыть ноты, нужно что-то посильнее, чем просто красивый (пускай и божественно) парень. Но краем глаза я видел его буйные светлые кудри, видел, как он наклоняет голову к листку, и... это почти сбивало. Почти. Не сказать, чтобы мне это сильно понравилось. Все это вообще было очень глупо, потому что не имело никакого смысла и не могло ни к чему вести. Ректор бы не обрадовался, узнай он о том, какие мысли крутятся в моей призрачной голове. В какой-то степени призраком быть хорошо - по крайней мере, мысли твои ни один легиллемент не прочитает.
Я заканчиваю играть - убираю пальцы с клавиатуры и поворачиваюсь к пододвинутому листку. Дориан выглядит странно потерянно, и спустя секунду я понимаю почему: на листке стоит жирная клякса в обрамлении совершенно неверных нот. Я провел пальцами по засыхающим чернилам, пытаясь найти хотя бы один верный фрагмент, но это был дохлый номер. Дориан и сам это знал, запустил пальцы в свои светлые кудри и смотрел снизу вверх, как будто в надежде, что я скажу ему что-то хорошее - или в страхе, что я отправлю его без зачета.
Я не мог сделать первого, но не хотел делать второе.
- Нет, - я тяжело вздохнул и подался чуть ближе, следя за тем, чтобы не въехать прямо в стол - соблюдение привычек и возможностей живых доставляло какое-то особенное удовольствие - мне нравилось все еще ощущать себя их частью, хотя это было не так. - Вы не неудачник, мистер Делакур. Я просто решил, что вы сможете лучше сконцентрироваться на задаче, если не будет никаких отвлекающих факторов.
По всей видимости, я был не прав. Что еще можно было придумать? Я действительно не хотел отправлять его без зачета - но и рисовать оценку просто так было совсем не в моем духе. В чем смысл твоего предмета, если ты готов признавать, что он настолько неважен, что зачет может получить любой?
Дориан, безусловно, не был любым. Но в этом и было дело - он не был похож на других.
- Сказать честно, я совсем не понимаю, в чем проблема. Вы показывали хорошие успехи на занятиях, и я был уверен, что вы сдадите одним из первых. Но теперь мы здесь, и вы все еще... как будто не хотите показывать мне то, на что действительно способны.

Это было ужасно. То есть действительно, невыносимо ужасно. Ни разу ни в жизни, ни в посмертии я не бывал в настолько неловкой ситуации - ситуация грозила разрешиться ничем, она и должна была, и ни разу - ни в жизни, ни в посмертии - мне не было настолько горько.
Вот этот вот парень с внешностью греческого бога заявлял, что я ему нравлюсь. Сколько ему, двадцать один? Мне было двадцать три когда я умер. Очень маленькая разница, катастрофически маленькая. Два года жизни - и пять лет довольно тоскливой смерти без знаковых событий. Я не менялся: ни рос, ни старел, оставался таким же, каким и был, оттуда и навсегда, но вместе с этим потерял все радости человеческой жизни, которые всегда воспринимал как должное.
Одна из таких радостей сейчас поднялась на ноги, явно намереваясь сбежать.
- Стой.
Я не знал, что ему сказать. Он нравился мне тоже - и это было еще ужаснее, переживать чужую влюбленность было пускай и грустно, но куда легче, чем влипнуть в такую историю, без любого возможного конца, как луч на листке, в теории не заканчивающийся никогда. Он наверняка знал это не хуже меня. И все же... и все же он сказал это. И все же он нашел мой альбом - мою первую ступеньку к славе, которая так и не пришла, обнаружив, что у меня больше нет двери, в которую можно постучаться. И краснел сейчас просто ужасно очаровательно, смотря куда угодно, но не на меня.
Что я должен был ему сказать?
- Ты ведь знаешь, что это ни к чему не приведет, - это тоже звучит горько. Но если он отводит взгляд - я смотрю на него прямо и не могу заставить себя не смотреть. Это было бы даже лестно, если бы не было так глупо. Все это просто очень и очень глупо.
Мерлин, я зачем вообще умер. Столько всего потерял, в жизни, оказывается, было столько потрясающих вещей.
- Я не хочу отпускать тебя, - из-за паузы это звучит обезоруживающе честно. Я закрываю глаза и со вздохом продолжаю. - Без зачета. Я знаю, что ты можешь, и не хочу быть угрозой твоей учебе. Мы можем попробовать еще раз.
Ужасно, ужасно, ужасно.
Мерлин, он же слушал мой альбом. Нашел его и слушал. И думал обо мне - наверняка. Я сцепил пальцы, пытаясь успокоиться. Это ни к чему не приведет, так? Не приведет и не может привести.
В грудной клетке стало так тесно, как будто там действительно находилось еще живое сердце.
- Только сначала скажи мне - он тебе понравился? Мой альбом?

Конечно, ему понравилось. По-другому и не могло быть - тогда меня называли восходящей звездой, новым талантом. Я мог бы, я должен был покорить музыкальный Олимп уже на втором шаге, Кёрли обещал мне это и не скрывал, что делает на меня огромную ставку. Но второго шага не случилось. И ничего больше потом тоже не случилось. Ни одной новой песни, ни одного нового выступления. Восходящая звезда пополнила ряды унылых лондонских призраков и до недавних пор ставила крест на музыке - но теперь, с этой работой у меня была возможность снова играть. Мой голос никуда не делся, но жить без гитары или того же фортепиано, на котором я наигрывал Дориану диктант, было невыносимо.
Не жить - существовать. Проводить свое посмертие. Драккловы слова!
Я не собирался делать ему поблажек, меня раздражает что он говорит об этом, раздражает, что он вообще может о таком думать. Дело не в этом, не в том, что он только что сказал и что может сказать потом, и совершенно точно не в том, что я сам чувствую (как? как я могу чувствовать?), смотря на него. Дело в том, что я знаю совершенно точно - он может. То, что настоящей причиной его пересдач было... это, на самом деле только подтверждало мою мысль. Он действительно хорош - и не только внешне. Я знаю это, я видел его на занятиях. Позволять такому студенту уходить на каникулы без зачета - глупо.
Еще более глупо что он сам пытается заставить меня сделать это.
- Я не собирался делать тебе поблажек, - наконец, говорю я, подходя ближе. Не слишком близко; удерживая себя на расстоянии, держа в голове и повторяя как мантру, что ничего не выйдет, как ты ни пытайся, и потому глупо даже начинать. - Если бы я думал что ты не справишься, отправил бы учить все заново еще в первый раз.
Дориан говорит о том, что сейчас уйдет, и скидывает мантию. Будь я живым, у меня перехватило бы дыхание. Я останавливаюсь напротив него и смотрю прямо в глаза.
- Ты очень-очень красивый. Тебе наверняка все об этом говорят, - бывают начала и хуже, но если уж он решил сказать об этом вслух, я считаю честным высказаться тоже. Пускай не придумывает себе того, что есть, но знает, как все на самом деле. Я поднимаю руку и будто бы касаюсь его щеки - это несложно, если приноровиться. - А я очень-очень мертвый.
Ладонь опускается резко, прямо сквозь него, давая ощутить могильный холод. Ничего не выйдет; ничего не может выйти, никак. И дело тут не в ролях "учитель-ученик". Просто жизнь жестока.
И смерть тоже.

Это, на самом деле, апогей; ничто не может показать эту (не)возможность более красноречиво, чем его реакция. Прикосновения призраков никому не нравятся, они похожи на ледяную воду чаще всего, и Дориан ощутив это в полной мере, не удерживается на ногах.
Я вздохнул. Отвел взгляд, как будто стал свидетелем чужой слабости (хотя нет, не стал, дело было совсем не в этом) и не повернулся обратно. Взгляд сам собой зацепился на листок с черной кляксой - нелепая попытка написать диктант. Как мы оттуда дошли до такого? И как теперь вернуть все обратно?
Лучше бы он ничего не говорил. Так просто еще больнее, чем вообще может быть - еще тоскливее, еще бессмысленнее. Может было бы лучше, если бы я не возвращался призраком, а умер бы полноценно, как делают многие. Почему я остался? Да если бы я знал.
Я с размаху сел на стул перед фортепиано, когда Дориан грациозно перелез через ряд и сел на свое место. Как будто все действительно можно было вернуть назад - но на деле было слишком неловко, чтобы возвращаться к экзамену. И слишком странно. И... все вместе, наверное.
Я положил руку на спинку стула и спрятал лицо в локте, неопределенно промычав что-то в ответ. Ну вот зачем спрашивать очевидное? И говорить такие вещи? Ради чего все это?
- Нравишься ли ты мне? О. Да. Определенно. Имеет ли это какое-то значение? Нет, и ты сам знаешь почему. Тебе не может быть плевать, что я мертвый, ты буквально грохнулся на пол от одного моего прикосновения. Как ты себе это вообще представляешь?
Мне неинтересно, честно. Держать в голове мысль о том, что я давным давно (по меркам живых) мертв и думать об этом как само собой разумеющееся у меня еще не получается, не достиг я такого призрачного мастерства.
- Давай просто вернемся к диктанту, ладно?

Ладно, лучше бы я ничего не говорил. Я же, драккл его раздери, старше, с какой стороны ни посмотри, ну мог бы быть поумнее, что ли. Что теперь-то делать? Будь я старше, этого вопроса не стояло бы, я бы мог его, допустим, пригласить куда-нибудь или... мозг услужливо подбросил более подходящие картинки, и я внутренне порадовался, что не могу покраснеть, потому что щеки окончательно потеряли свой цвет несколько лет назад.
Соберись, придурок.
Мысль о том, что он действительно слушал мой альбом, вообще не помогала сосредоточиться. Вопрос, как давно это происходило, на самом деле, интересовал меня не меньше, чем что можно со всем этим сделать. Вдруг что-то все-таки можно было? Я вообще не представлял, что и как, но думать об этом было довольно забавно. В конце концов, раньше я думал, что никогда больше не смогу играть на гитаре, но теперь это было объективной - ну или не очень объективной реальностью. Кто знает...
Мне, наконец, удается абстрагироваться от мыслей и начать играть. Мелодия простая, играю я и правда медленнее, ненамного, но мне кажется, что этого достаточно, чтобы и мелодию не потерять, и дать Дориану очередной шанс. Я вижу краем глаза, как он склонился над листом, очевидно, точно так же стараясь не думать о том, что произошло только что. Да, наверное, так будет лучше. Случилось и случилось - что ж, будь мне столько лет со дня смерти, сколько старому Джейми с Каркитт Маркет, мне бы вообще наплевать было. Сейчас стоит порадоваться тому, что не наплевать - на самом деле, чувствовать что-то такое было хорошо. Словно бы какая-то часть живого мира приняла меня обратно, осознав свою ошибку.
Я заканчиваю играть и дожидаюсь, когда он повернет ко мне листок. Тяжело вздыхаю и пожимаю плечами.
- Сдал. Я же говорил, что ты сможешь.

- Это потому что ты сосредоточился, - я сложил руки на груди и посмотрел на своего горе-ученика. Написано было действительно неплохо, знал бы я, что для этого надо было его разозлить, давно бы это сделал. Ладно, не сделал бы. Прежде всего, не знал бы как. Но и жалеть кого-то было совершенно не в моем духе. Часть его группы ушла на каникулы без зачета, странно, что Дориан этого не знал. И признания - его, мои - тут совершенно ни при чем были.
Что теперь? Вопрос звучал чужеродно. Ничего и не могло быть: я не уставал напоминать об этом себе и не устал бы напоминать ему, чтобы уж точно не осталось никаких сомнений. Странно, что они вообще были, учитывая, что сквозь меня сейчас можно было увидеть классную доску.
- Я не... - начал я и осекся. Он не предлагал ничего сверх того, на что я был способен. Почему бы и не попробовать. В конце концов, мне действительно стоило сказать ему спасибо за открытие того, что призраки могут чувствовать хоть что-то - это была хорошая новость. Действительно.
- Ладно, так меня на свидания еще не приглашали, - я негромко смеюсь и откидываюсь на спинку стула. - Уговорил. Я схожу с тобой куда-нибудь. Поговорим о музыке и о том, что тебе нравится. Мой график наверняка свободнее твоего, поэтому выбирай время.
Главное, чтобы ректор не узнал. А с другой стороны, что он может сказать? Я точно не собираюсь заводить с учениками никаких отношений - я же, черт возьми, мертв.
Стоит напоминать себе об этом почаще.

Чем дольше я смотрел на него, тем больше у меня складывалось впечатление, что я влип. По самую свою прозрачную макушечку, потому что видеть, как кто-то настолько красивый смотрит на тебя, и не вестись, было решительно невозможно. Я был на сто и даже больше процентов уверен, что ему никто никогда не отказывал. От этого становилось даже странно, но не настолько, чтобы думать об этом всерьез. Все это вообще нельзя назвать слово "всерьез".
- У тебя начались каникулы, у меня еще работа не кончилась, - ему все-таки удается меня смутить. Тут я резко вспоминаю и остальных пересдачах, и о курсовых, и о Мерлин знает чем еще, что ждет меня через... ну полчаса максимум. - Но завтра я абсолютно точно готов.
У него как раз будет время подумать, действительно ли ему это надо. Понять, во что он ввязывается. Потому что слушать песни и смотреть со стороны это, конечно, хорошо, а вот делать это объективной (ну хорошо, не настолько объективной) реальностью уже совсем другой вопрос. И подходить к нему надо с совсем другой стороны.
- Ох, - говорю я, когда он поворачивается спиной и задирает свитер. Бледная голая кожа обжигает взгляд, и я повторяю это уже у себя в голове. Ох. Я поднимаю руку и останавливаюсь в миллиметре от него - никаких больше прикосновений. Осторожно провожу ладонью вдоль поясницы, но не замечаю ничего, никаких ссадин. Мне все еще стыдно за это, но я не вижу никаких последствий. - Нет, ничего. Извини меня за это, я не хотел, чтобы так вышло.

Я видел все, и от этого не становилось лучше. Каждый дюйм его светлой кожи, твердой и живой, каждое движение мышц на вдохе - и выдохе. Наблюдать за этим можно было вечность, не лучше становилось и от того, что у меня эта вечность была. Дориан подается назад, заставляя мою ладонь коснуться его. Будь я живым, я мог бы прижать ладонь, почувствовать ей жар его тела, провести ею и...
Я резко выдохнул и отшатнулся. Хорошо, вот это, вот сейчас было совсем плохо. Моя рука как будто все еще помнила фантомное прикосновение. Дориан, несмотря на на что, все еще был слишком близко, чем путал мысли и определенно путал всю мою призрачную сущность. Более смешанных эмоций я в своем посмертии еще не испытывал.
В какой-то степени это была победа. Его или моя? Я не мог сказать однозначно.
- Тепло, - признался я, рассеяно потерев ладонь и посмотрев ему в глаза. Как будто сунул руку в огонь. Палящее пламя способно дать только отголоски настоящего жара, но здесь, во всей этой мешанине ощущений, затесалось что-то настоящее. Я не мог понять, как это возможно, точно так же, как не мог понять, что мне с этим теперь делать. Вопрос "как теперь жить" ко мне не относился, но задать его мне все равно очень хотелось.
- Но не ты. Ты чувствуешь холод.
И это не может быть приятным.

- Я думал, призраки вообще не могут чувствовать, - слишком порывисто, слишком откровенно говорю я. Я думал, он думал - наше мнение, похоже, было одинаковым до недавних пор, оно же и разрушилось под натиском отрешенной от чужих размышлений реальности. Или это было исключением? Какая-то переменная была неверна и пустила под откос все уравнение. Возможно, я - ошибка, возникшая вследствие нарушенных правил.
Ну, или я просто еще слишком молод для призрака. Низким самомнением я никогда не страдал, поэтому приятнее и легче думать о первом варианте. Мнить себя единственным исключением из правил естественно, особенно в контексте моей жизни. Почему это смерть должна идти по другим правилам?
- Ты можешь попробовать взять меня за руку, - я улыбаюсь, не отказывая себе в том, чтобы рассматривать его. С такого близкого расстояние не делать этого было бы кощунством. Будь я жив, расстояние сократилось бы быстро, и плевать мне, что мы все еще в чертовой аудитории чертовой академии. На все плевать, кроме этих кудрей и этих пронзительных глаз.
Но...
Я поднимаю руку, поддаваясь чужой игре, он осторожно ведет пальцами вдоль моих, и я почти чувствую это. Почти - возмущениями в пространстве, отдаленно похожими на прикосновения. О таком я даже не думал никогда. Не знал, что такое возможно. Если сконцентрироваться на движениях его пальцев, действительно можно что-то почувствовать.
- В пять? К этому времени ты точно должен проснуться, - я опускаю руку и выдираю себя из размышлений, чтобы снова посмотреть ему в глаза. - На Трикл-Майн-Роуд недавно открылась какая-то фантасмагорическая кофейня - у них синяя неоновая вывеска. Увидимся там.

Это было как-то ну совсем глупо.
Несуразно скорее даже: такое слово больше подходило из-за своего странного звучания. Несуразно - это когда ты благополучно (нет) умер пять лет назад, а теперь дергаешься какими-то совершенно неподходящими призраку эмоциями. Все эти пять лет я думал, что такие вещи, ну, умерли вместе с моим телом, с моей магией, с моей музыкой. Со мной, со всем тем, чем я являлся, и право на что отстаивал перед всеми миром и собственной семьей. Но сначала в мою жизнь совершенно неожиданно вернулась музыка, а потом...
А потом в нее точно так же неожиданно ворвался Дориан Делакур. Со свойственной ему (я был уверен в этом на сто процентов) простотой он захватил все мое внимание, загнал в угол, не оставив другой возможности, кроме как идти вперед, признаваясь, и себе, и ему, что я действительно что-то чувствую. Хотя не должен был. Некоторые из моих посмертных уже поступков были продиктованы именно этой уверенностью; ни один из этих поступков я не стал бы менять, даже будь у меня возможность, но суть была не в этом. Ошибался ли я или обманывал сам себя прямо сейчас? Ответа на этот вопрос у меня не было.
Так или иначе, но я все равно собирался с ним встретиться. Во-первых, я обещал. Сам выбрал и время, и место, так что не прийти было бы ну слишком некрасиво. Во-вторых, даже декан не придерется - кто может сказать, для чего мы сегодня встретимся? Хотя его невесомый поцелуй все равно как будто отпечатался на моей коже, и я возвращался к нему мыслями раз за разом, ничего большего мы позволить не могли (я не мог? что за формулировка). В-третьих - я сам очень этого хотел. Я все еще чувствовал себя пойманным какой-то любовной, драккл ее раздери, магией, и будь живым, точно подумал бы на Амортенцию. В посмертии у меня отговорок не было.
Булдстроуд лучше ситуацию не делал, ехидно посмеиваясь каждый раз когда заставал меня у зеркала в прихожей. У меня хватило сил пару раз огрызнуться, но дальше он совсем разошелся, и я махнул на это гиблое дело рукой. Пускай смеется, пока жив, что ему будет. Это я вынужден изо дня в день ходить в одном и том же тряпье, хоть к Элеоноре ходи. Ее призрачный гардероб, правда, состоял исключительно из женских вещей, но она обладала потрясающим рвением заебывать кого нужно, чтобы получить разрешение на очередную вещь. Поговаривали, что если быть с ней в хороших отношениях, она и тебе может пробить разрешение.
Так, ладно. Сконцентрируйся!

Ничего особенного со своей внешностью без постороннего вмешательства я конечно не мог. В этом был бич призраков: как помер, так и ходи всю ближайшую вечность как дурак. Это мне еще повезло считай, были же и совсем пропащие варианты. Я привычно мерил шагами пространство около кофейни, чем заработал немало недоуменных взглядов - призраки постарше привыкали к тому, что им больше не надо ходить, но для того, чтобы привыкнуть, нужно было время. Если честно, я сомневался, что когда-нибудь привыкну к тому, что я могу теперь по воздуху перемещаться даже без помощи магии. Но это я сейчас говорил, лет через пятнадцать может быть скажу что в этом нет ничего сложного и так вообще удобнее всего.
Я посмотрел на часы, висящие внутри кофейни. Дориан опаздывал. Отлично, самое время чувствовать себя идиотом.

- Ты опоздал, - недовольно заметил я, тоном, который должен был напомнить ему о том, что я, вообще-то, не обязан был здесь находиться и потакать его прихотям. Разумеется, это было не так, разумеется, он об этом знал, но мне нужно было хотя бы частично удерживать видимость того, что я управляю ситуацией. Его прикосновения отзывались нестерпимым жаром, почти смертельным (подумать только!) его призрачный поцелуй смешал вообще все мысли в моей голове. Винить его в чем-то было бы просто глупо, Дориан, несмотря на все, производил впечатление человека несобранного и отвлеченного, немного не от мира себя. Божественным провидением, греческой красотой он все еще виделся мне. Я спросил бы, нет ли в нем случаем вейловской крови, но это ведь не должно иметь значения? Кажется, нет. Хотя теперь я уже был ни в чем не уверен.
Кофейня, такая завлекательная снаружи, мало чем отличалась от остальных внутри. Чуть более чисто, чуто более стильно - но не больше, ничего сверх этого, я даже немного огорчился - ожидая чего-то необычного, я надеялся, что Дориану тоже понравится. В конце концов, где еще в магической части Лондона будут открываться всякие интересные вещи, как не на Трикл-Майн-Роуд? Конечно, была еще Каркитт, но там все было изучено вдоль и поперек еще когда я был жив.
Когда-то...
Я сел за стол напротив Дориана и с интересом уставился на стопку, которую он принес с собой. Книги? Я не помнил, когда читал что-то в последний раз.
- Ну, я же предложил это место, - я пожал плечами, улыбаясь уголками губ. - Было бы странно, если бы я предлагал идти туда, куда не хотел.
Хотя с "заняться" определенно были проблемы. В кофейнях, как правило (удивительно, но) пьют кофе и едят, а мне и то и другое было недоступно. Я даже вкуса почувствовать не мог, а те пути, которые были для меня возможны, вызывали тошноту - все еще, несмотря на пятилетний стаж. Возможно, прямо сейчас это действительно было к лучшему.
- Что ты купил? - я указываю на стопку книг, когда к нам подходит нервничающая официантка. - Я только что понял что даже не помню, когда в последний раз читал что-то.

- Мне нравится, как ты меня называешь, - немного игриво улыбнулся я, возвращая рассеянный взгляд от окна обратно на Дориана. - Но если удобнее, можешь называть меня Максом. Когда мы не в академии, конечно.
Это все еще было странно - все это. Быть на свидании впервые с тех пор как ты умер, сам факт что ты умер но продолжаешь ходить на свидания. То, что Дориан был моим студентом и то, насколько легче стало общаться с ним вне душащих стен академии. Я никогда не думал ни о чем подобном, я и не учился нигде, кроме Хогвартса, в свое время пройдя мимо ВАДИ с фырканьем примерно таким же, каким встретил планы отца по внедрению меня такого замечательного куда-нибудь в офис в Министерстве. Тогда я точно знал, чего хочу, и мне не нужны были для этого ни Министерство, ни родители, ни даже ВАДИ. По крайней мере, я так считал. В какой-то мере я был прав - хотя теперь я уже никогда не узнаю, в какой именно. Я все еще был уверен, что меня ждало великое будущее, но - ждало да не дождалось. Какой смысл сейчас думать об этом? Мир движется дальше даже если я не двигаюсь с ним - с этим нужно было просто смириться.
Это давало какой-то терпкий привкус отчаяния нашему с Дорианом свиданию. Я не изменюсь. Он же через полгода может быть совсем другим человеком.
- Я не большой знаток пьес, - проговорил я, откидываясь на спинку стула (делая вид, что откидываюсь). - Но любил читать до того, как... все случилось так, как случилось. Мне доводилось читать и маггловских авторов, и я, конечно, никого не хочу обидеть, но они всегда казались мне куда более интересными и живыми. Волшебники слишком углубляются в реализм, потому что для нас реализм - это магия. Реализм магглов слишком скучный для их живого воображения, и потому они придумывают совершенно потрясающие вещи. Однажды я читал антиутопию, где случился апокалипсис и люди поставили все города на колеса. Они поедали друг друга в поисках ресурсов.
Я не знал маггловского мира совсем - я даже там не был. Лондон был огромным городом, но я обитал только в тех частях, в которых были волшебники, и какой-то своей частью даже жалел об этом. Но отправляться в опасный и загадочный маггловский мир было банально не с кем - поэтому я даже не мог сопоставить творчество магглов с их обычной жизнью. Каково это - жить без палочки? Прямо сейчас я это конечно знал, но ведь имелись ввиду живые.