Не нужно слишком много времени, чтобы полюбить то, что действительно "твое", будь то вещь, работа или определенный человек. Чтобы начать думать о драконах у Магнус уходить все детство, наполненное рассказами отца в тайне от строгой матери, но чтобы их действительно полюбить - меньше недели перед первыми в жизни экзаменами в школе. Разговоры о силе и свободе, что поддерживали ее в самом детстве, одинокую и старательно задавленную главой рода, внезапно превратились в стремление, в ту самую силу, которой ей не хватало, чтобы принять решение, в упорство и в уверенность в том, что именно этот Путь - единственно верный. Эти мысли взошли ростком посреди голой пустыни долга перед семьей, пустили крепкие корни, тонкими нитями вплетающиеся в сознание тогда еще ребенка: мысли питались ее волей и вскоре превратились в Решимость, раскинув ветви и устремившись вверх, к самому небу, которого она так желала.

Магнус была лучшей. Лучшей - буквально, начиная с оценок и заканчивая общим объемом знаний. Она впитывала любую полезную информацию, как губка, она легко запоминала и понимала материал, ее потенциал оценивали настолько высоко, что не боялись начать разговоры о блестящем будущем еще на предпоследних курсах Дурмстранга, умалчивая лишь о полной неспособности к Прорицаниям в связи со слишком критичным мышлением. Но все же, Магс должна была вырасти прекрасной и сильной волшебницей, должна была возглавить свой род, должна была стать той, кого все хотели видеть и кем хотели гордиться, не замечая, как затравленно она смотрит во время этих разговоров, как напрягается каждая мышца в теле, как темнеют глаза, пряча в себе тщательно сдерживаемое подсознательное возмущение. Она столько всего была должна, что все эти обязательства, все ярлыки, навешанные семьей и окружающими, давили на хрупкие девичьи плечи с самого детства и до юности. Линдберг бережного хранила темные мысли о долге внутри себя, уютно устраивая их в опустевшей после вступительного испытания нише там, где должно было быть сердце, наполненное чем-то кроме нежелания и задавленного раздражения. Эти мысли гнили в ней, рождали чудовищ, с воем рвущихся гневом наружу, но Магнус сажала своих демонов на цепи самоконтроля, вскоре просто окончательно перестав улыбаться. К своему выпуску она была совершенной захлопнувшейся ракушкой, створки раковины которой невозможно вскрыть даже ножом для любимых матерью устриц. А после выпуска она жирной красной линией перечеркнула все чужие ожидания и стала той, кто может погибнуть почти в любую минуту своей жизни.

Стажировка в Министерстве Магии для многих выпускников казалась адом, потому что так уж устроены люди, будь они магами или магглами, не важно, они все равно хотят развлекаться, пока молоды, хотят пробовать новое и искать себя, поэтому из группы поступивших на стажировку драконологов до четвертого года дожили в лучшем случае десяток человек. Маг была лучшей даже здесь, шла вперед, подобно ледоколу или тарану, не встречая на пути никакого сопротивления: она единственная из группы не загубила ни одного дракона, единственная не пропустила ни одного дня, единственная цеплялась за любую возможность развивать свои способности и наращивать знания о смертельно опасных ящерах. Она работала с исключительной педантичностью, потому что не могла иначе, потому что не могла упустить свой шанс вырваться. Ее не любили, ее даже побаивались из-за отсутствующей эмоциональности и чрезмерной серьезности, но Линдберг было плевать в то время, как подходил к концу пятый год: впереди ждали испытания.

Самый сложный этап - он же самый первый, волшебница провела на коленях и с закрытыми глазами. Ни шорохи, не скрежет, ни звуки шагов не пугали ее, сосредоточенную на темноте перед закрытыми веками. Она словно бы была настолько далеко, насколько это возможно, и там, в совершенной пустоте, ей было на удивление хорошо. Второе испытание она прошла на ура, потому что иллюзия - это всего лишь иллюзия, она не может думать самостоятельно, а значит не может причинить никакого вреда. Страшнее был настоящий дракон, ждущий ее в последней день на третьем испытании. Она никогда не забудет - да и никто из присутствующих тоже, - какой восторг и ужас растекался по ее венам, заполняя все хрупкое человеческое существо, и как она, ледяная леди, улыбалась, готовясь выйти к подростку Норвежского горбатого. Никто и никогда не видел ее такой счастливой, никто и никогда не видел проявления ее эмоций, в принципе, вообще. Но к магическому существу она шла уверенной и совершенно спокойной, потому что все ее нетерпение, вся ее эйфория, все это было умело перекрыто поистине железным самоконтролем.

В тот день она заработала свой первый ожог, незначительный и подаренный огнедышащей тварью просто из вредности. Но испытание было пройдено.

Магнус получила достаточно предложений со стороны, она могла бы работать практически в любом драконарии планеты, но осталась дома, в Норвегии, без памяти влюбившись в черных агрессивных исполинов. Драконы были ее единственными, они заменили семью, друзей и даже любимых. Драконы были жизнью, были дорогой, которую она выбрала, были абсолютно всем, что было ей нужно, и эта истина не менялась все последующие годы. Близость с магическими существами меняла женщину стремительно, начиная с внутренних установок, взглядов и ощущений и заканчивая внешностью: в растущей самоуверенности и самолюбии волшебница становилась красивее и привлекательнее для людей вокруг себя. Людей, которыми она мало интересовалась, которые были ей не нужны, которые считались лишним придатком ее настоящей и будущей жизни, которые подпускались близко лишь для того, чтобы утолить чудовищный телесный голод по физической близости, который тоже породили в ней драконы, сделав ненасытной и яростной, пламенной, жадной до чужого огня. Человеческое тело копило опыт и меняло партнеров, ни разу не связав эти импульсивные стычки с чувствами внутри, недрогнувшими и все еще обращенными к алому драконьему взору. У нее никогда никого не будет важнее.

Это был пятый год ее работы драконологом. Едва получив звание старшего, Магнус тут же ввязалась в поиски украденных детенышей, который перевозили через ее страну в Румынию. Она выслеживала браконьеров с драконьим же упорством, почти все время проводила либо в небе, либо прочесывая точки незаконного сбыта животных ингредиентов для зелий. И ведь смогла! Смогла то, что не смогли сделать ее коллеги: женщина нашла пропажу и ее группе удалось прижать похитителей, передав их Министерству из рук в руки, но при попытке усмирить птенцов все пошло не настолько гладко, как всем хотелось бы.

Это больно, когда ткань мантии и формы под ней вплавляется в кожу под жаром выплюнутого на волшебницу яда. Это больно, когда плоть начинает разъедать, больно, когда Магс подхватывают на руки и оттаскивают в сторону. Ей больно не то что двигаться - просто дышать, и кажется, будто вся правая сторона тела вскоре исчезнет вовсе, расплавленная и уничтоженная напуганным ребенком. Не столь важно, человеческий он или драконий - он все равно ребенок, который просто не виноват, что боялся и хотел себя защитить. Все, что Магнус успевает прошелестеть, пока ее не скручивает особенно сильным приступом боли: "Не трогайте его...он не виноват". Не виноват. И она тоже не виновата, потому что выполняла свою работу, ту, что сама же для себя выбрала. В болезненном бреде на грани потери сознания Линдберг думает о том, что так, возможно, будет лучше: женщина уже никому и ничего не будет должна... Но ей не дают умереть. Вокруг суета и шум, который доносится будто из-под воды, пока она наконец-то не проваливается в сладкое забытье без боли.

Она с трудом смогла открыть глаза только позже, когда пропитанную какой-то дурно пахнущей травами жижей одежду осторожно отрывали от ее плоти вместе с ней, кусочек за кусочком. Кажется, она буквально видела, как на темной грубой ткани остаются куски сморщенной, отошедшей от мышц кожи. Это одновременно мерзко и чертовски страшно, если бы Магнус вообще была способна чего-то бояться после тесного общения с драконами. Она только морщится и стонет, а в какой-то момент протяжно кричит, вцепившись здоровой рукой в кого-то, стоящего рядом, когда к очищенным ранам прикладывают компрессы и туго стягивают их бинтами вокруг ее тела, приподнимая и ворочая. Правое плечо, грудь, бок и бедро жжет так, словно она получила вторую порцию яда от птенца. В полубреду Линдберг краем ускользающего сознания вылавливает из мутной мешанины лиц и объектов над собой что-то яркое, радужное – оно отпечатывается в сознании особенно четко. «Все будет хорошо» - говорит кто-то перед тем, как женщина снова теряет сознания, буквально насильно заставленная выпить какой-то густой горький отвар, и этот мягкий взволнованный голос преследует ее в беспокойных снах до самого следующего пробуждения.

Наверное, она бы действительно умерла, не будь ее тело настолько сильно изменено огнедышащими тварями. Любой другой человек бы точно умер от боли и ужаса, но Магнус…о, она продержалась до самой больницы и уже во второе свое пробуждение слабо интересовалась судьбой птенцов. Волшебница была слаба, лекарства все еще причиняли ей словно бы в разы больше страданий, чем нанесенные драконом раны, но коллегам, по очереди дежурившим рядом с ее кроватью, приходилось рассказывать последние новости и буквально принуждать Линдберг оставаться под наблюдением колдомедиков. К слову, Маг теряла сознание еще несколько раз и много спала, но это не помешало ей все же вызнать и запомнить, что как бы не были велики сердца скандинавов – браться за ее ранение никто не хотел, потому что с тем, что сделали драконы, бороться практически бесполезно, и если бы за нее не заступился один молодой медик…

Магнус покинула Фригг, как только смогла стоять на ногах и спокойно двигаться, не дергаясь и не морщась от приступов боли в едва затянувшейся тонкой новой кожей ране. Покинула стремительно, почти сбежала, потому что последние несколько дней своего пребывания в лечебнице не могла спокойно лежать на месте. Ее тянуло домой, тянуло к огню, тянуло к опасности, стали и небу. Она не прощалась и не благодарила, но каждую последующую ночь драконолога снова преследовал тот самый сон. Все будет хорошо… Все будет хорошо. Теплая, чуть шершавая ладонь касается лба, убирает с влажной кожи прилипшие светлые прядки, а волосы склонившегося над кроватью колдомедика такие…словно радуга после дождя. Линдберг не выдерживает и спустя почти неделю ловит у общих казарм молоденького стажера, вручая ему сверток и буквально приказывая «доставить лично в руки волшебнику с яркими волосами и поблагодарить за спасение», а спустя день получает сверток обратно и ответное: «Если хочет поблагодарить, то пусть сделает это лично». Заботливо взращенная матерью и драконами гордость взыграла мгновенно, пронизанная нотками раздражения. Магнус забирает свой подарок, убирает его в карман и уже буквально через десяток минут поднимается в небо: дорогу до Фригг она знает прекрасно.

Дорога не занимает у нее много времени, потому что новейшая модель метлы просто уничтожает пространство, сливая окружающие пейзажи в одно сплошное цветное полотно. Магс любит летать: эта любовь появилась совершенно внезапно, кажется, в тот момент, когда она поднялась на метле впервые. В сборную по квиддичу ее не решились позвать только потому, что птица слишком высокого полета и члену такой влиятельной семьи вряд ли будет дело до спорта. Но у Линдберг был талант, определенно был и не из последних – она будто родилась с метлой в руках, тонкая и легкая, проявляющая неожиданную фантазию в пируэтах и легко уходящая от драконьего пламени и их же когтей. Однако сейчас она не спасалась от магической твари, сейчас она летала, чтобы успокоить взыгравшую гордость, чтобы посмотреть в глаза этому наглецу и заставить его взять проклятый подарок, который она готовила и заговаривала половину ночи.

Она опускается прямо у центрального входа и оставляет метлу у дверей, уверенно проходя в лечебницу и едва ли не с порога заявляя, что хочет видеть волшебника с радужными волосами. У нее к нему разговор. Серьезный разговор.

Любовно обернутый бумагой амулет греет пальцы в кармане мантии, пока женщина разворачивается и выходит на крыльцо, ждать. У Магнус не возникает даже мысли о том, что ей могут отказать.

Человеческий поток течет мимо нее, отошедшей в самый угол крыльца у лечебницы. Фригг большая: огромное потрясающе красивое здание, ослепительно-светлое и сияющее, искрящееся от замерзшей воды, сыплющейся с неба. Снегопад усиливается стремительно, вот совсем недавно он был легким, а сейчас уже мгновенно засыпает следы волшебников, бродящих туда обратно. Исчезают следы, хлопают двери, звучат голоса, сливающиеся в один единый гул, проходящий фоном, никак не трогающий Линдберг. Она вдыхает полной грудью морозный воздух и прикрывает глаза: Магнус любит свою северную холодную родину, любит фьорды, любит снег, любит покалывающий незащищенные щеки холод во время полета, любит норвежский драконарий, любит агрессивных исполинов, любит, несмотря на те следы, которые они оставляют на ее коже. Эти шрамы – следствие их любви. Волшебница прижимает ладонь к совсем недавно зажившему боку и улыбается. Ее улыбка едва уловима, словно мимолетный порыв ветра.

Волшебники смотрят на нее искоса, они не понимают, почему женщина стоит в стороне и не заходит внутрь лечебницы. Наверное, драконолог кажется им одинокой и потерянной, потому что снова и снова к ней подходят и участливо интересуются, не нужна ли помощь, может, она кого-то потеряла? Но Магнус никого не потеряла, более того – она скорее нашла кого-то, кого еще не знает достаточно хорошо, но прекрасно помнит теплые ладони и ласковые тихие уговоры. Все будет хорошо, все обязательно будет хорошо. Норвежцы обладали огромными сердцами, в который раз Линдберг убеждалась в этом. Она отказывает вежливо, но твердо, а потом оглядывается вокруг и ищет, ищет, ищет глазами то яркое, горящее жизнью, способное удержать ее на самом краю смерти. Амулет в кармане жжет ладонь, желающий скорее попасть к своему новому хозяину, которого все еще нет. Минуты тянутся друг за другом, укрывший крыльцо снег сметают уже третий раз. Может, этот человек все же способен отказать драконологу во встрече?

Магнус уже собирается развернуться, пойти и попросить снова, попросить настойчиво, попросить твердо, потребовать, если будет необходимо. Она не может толком объяснить, почему ей так сильно нужно увидеть именно того колдомедика, почему из всех, кто помогал ей не умереть, именно ему она настолько благодарна. Эта связь странная, ломкая, звенящая от напряжения, неправильная, но она есть, она тянет женщину в Фригг. Линдберг думает, что в ней говорит ущемленная гордость ее рода, и рода драконьего, наложившего свой отпечаток на душу волшебницы, связавшей с магическими существами свою жизнь. Стоит коснуться этих мыслей и внутри с рыком поднимается сопротивление, гнев, злоба – да как он смеет, как смеет он, жалкий, обычный, человечишка, не выйти к ней по первому зову?

А потом она замирает. И смотрит на мужчину в нескольких шагах от себя. Смотрит долго, прямо, пронзительно. Гомон вокруг стихает, не завывает запутавшийся в верхушках деревьев ветер, нет ничего, только абсолютный вакуум вокруг. Магнус медленно втягивает воздух в легкие и звуки мира начинают возвращаться к ней постепенно нарастающим гулом, через мгновение заглушаемым драконьим негодованием: первое, что выцепляет Линдберг в облике колдомедика – знак принадлежности к стае. Волшебники Скандинавии давно побороли предрассудки и признали разумных существ частью общества, однако для Магнус это было личное, вернее – для ее драконов это было личное. Потребность избавиться от другого хищника, к которому драконолог делает уверенный шаг, и этот шаг нечто большее, чем просто необходимость приблизиться, чтобы перекричать человеческие голоса и ветер. Этот шаг – результат ее исключительного упрямства и исключительной же силы воли, выступившей против почти болезненного желания проявить агрессию к древнему врагу.

— Добрый день, — она наконец-то подает голос. Губы не трогает улыбка, но по самой волшебнице отчетливо видно, с какими чувствами она пришла в лечебницу. Женщина осматривает колдомедика внимательнее, чтобы точно удостовериться, что это именно тот, кто ей нужен. И когда он улыбается, широко и счастливо, словно солнце немедленно выглянуло из-за серых туч, Линдберг понимает, что точно не ошиблась. — Около месяца назад я попала сюда умирать. Вы уговорили остальных дать мне шанс: я знаю все по рассказам коллег. Однако Вы же прогнали моего посыльного вон, предложив мне передать свою благодарность лично. Я выделила время для этого, надеюсь, теперь не возникнет никаких проблем.

Линдберг чеканит слова – эта плохая привычка приелась ей еще с детства, с домашнего обучения и с тех лет, что она провела в Дурмстранге. Манера речи драконолога напрягает и пугает многих, кто не знает женщину достаточно близко, а таких людей в природе существует очень и очень не много. Друзей у Магнус можно пересчитать по пальцам одной руки, но, тем не менее, она никогда не пытается казаться милой, не выдавливает из себя улыбки и не лжет. Если ненавидит, то этого не скрывает и выражает громко и честно, если дорожит – говорит об этом всего один раз, но четко и вслух: недоверие после этого является уже не ее проблемой, поэтому люди, не доверяющие Маг, обычно не задерживаются рядом с ней надолго.

— Вот, — она вынимает из кармана и протягивает на ладони аккуратный бумажный сверток, перевязанный ворсистой нитью. Он совсем маленький, размером с небольшую монету, но волшебница держит его так бережно, словно он – величайшее сокровище. Даже сейчас драконолог все равно не отрывает от оборотня пронзительных глаз. Она смотрит без угрозы, но взгляд ее все равно тяжело выдержать. — Я сделала его сама. Это амулет, он заговорен на удачу. Думаю, Вам он может пригодиться.

У нее сердце бьется почему-то особенно беспокойно сейчас и это чувство, обычно испытываемое только перед драконами, становится еще одной странностью в установленном отношении к радужному оборотню перед ней.