Экзаменационный день прошел со всеми ожидаемыми элементами зимней сессии: размахом, разрухой и при обязательном участии организационного хаоса. Ландо давно уже не студент, но переживает в это время не меньше, понимая, что от его работы зависит не только результат отдельно сколоченных молодых людей, но и их душевное спокойствие. Памятуя о всех косяках световика на одном из экзаменов самого Ландо, он из кожи вон лез, чтобы запомниться кому-нибудь на годы не в том же качестве (Мерлин, ему до сих пор снился этот мимолетный микро-провал с просевшей в самый ответственный процесс иллюминацией, даже если в итоге он не повлиял на финальный балл). Сегодня все горело и нет ровно так, как должно было, поэтому под конец дня, когда на территории внутреннего театра В.А.Д.И. не осталось ни души, Ланселот позволяет себе выдохнуть и расслабиться.

Он спокойно убирает остатки реквизита, с которым подвизался помочь за дополнительные несколько монет, гасит рампы, проверяет, нет ли оставленных в зале вещей, и к моменту, когда он заканчивает, часы говорят, что уже ночь вступает в свои права. В театре необычайно тихо, и Ландо слышит каждый отзвук от собственных шагов и движений. Никогда и нигде он не слышал, как красиво шумит рукав его рубашки, лишь в этих стенах. Действительно, как жаль, что он уже давно не студент...

Это порыв ностальгии или просто ребячество, но Флимфлам взбирается на сцену, становясь прямо по центру, и какое-то время просто прислушивается к бархату пространства, готового разнести любой шум в дальние уголки помещения, как стая жадных гриндилоу. Он здесь и сейчас, и ему его жизнь нравится куда больше ее же фрагментов из прошлого.

Хотя от зарплаты побольше, а работ поменьше Ланселот бы точно не отказался.

Он щелкает пальцами — и рампы моментально загораются снова. Все до одной. И дополнительная — где-то в сердце Флимфлама, который спустя один молчаливый бит начинает петь песню собственного сочинения, вылезающую речитативом посреди мелодии.

I'm a part of a time-honored tradition
Of timing and precision

Ландо почти не вздрагивает, или же почти вздрагивает, когда в его соло-перформанс плавно вступает гитарная мелодия, такая же ритмичная, как и его слова, как и щелчки пальцев, как и биение сердца где-то под слоями одежды и плоти. Аккорд один, аккорд второй — и здесь мелодия расходится с аккомпанементом на красивейший из доступных интервалов. Флимфлам спрыгивает в другую тональность, доходя до нот, которые поет инструментом неизвестный ему музыкант, подныривает под них и возвращается обратно. И в этот момент он, наконец, находит глазами того, чьи волшебные пальцы извлекали такие волшебные звуки.

...призрачные волшебные пальцы. Ландо не поправляет себя мысленно лишь потому, что не мыслит сейчас вообще, он в песне и на другом уровне осознания происходящего, когда слова в голове вообще не нужны. Это как то самое полумеханическое и бесконечно живое ощущение, когда ты ведешь свою работу за кулисами, при этом постоянно следуя происходящему на сцене, чтобы синхронизировать собственные действия. Он поет и почти не думает, но чужое присутствие, какое бы призрачное оно ни было, полностью в его фокусе.

Флимфлам улыбается и благодарно кланяется со сцены, не прерывая эту тонкую музыкальную линию. Слова в песне еще остались. А когда их не станет — он всегда может перейти на скат.

Ландо почти может собрать красивый калейдоскоп из россыпи звуков: как-то так должен ощущаться поток, да? Как-то так... Потому что песня доходит до бриджа, и он почти смеется от того, как мастерски его сегодняшний музыкальный партнер подхватывает новый виток, шутя борясь с мелодией и уступая ей, подначивая ту сопротивляться и бежать шустрее дальше.

С большим натягом он мог бы вспомнить свой последний раз, когда импровизация с кем-то шла так же легко и хорошо. Как будто ничто не имеет значения, ни одна ошибка не представляет собой настолько серьезную преграду, чтобы остановиться, внутри этого славного кокона из тональностей, подтонов и подтекстов безопасно и свободно.

Как и должно быть.

До ската Ландо все-таки доходит, но не потому, что его песня слишком коротка, нет. Просто останавливаться не хочется, или точно не сразу, не в тот момент, когда последний куплет доходит до своего логического завершения и ожидает такой же логичный аккорд, финализирующий их совместное путешествие через ноты и смыслы. Не сейчас. Точно не сейчас.

Правда, конец у песни есть все равно.

Но он не в нотах, а в этом теплом чувстве где-то глубоко внутри, отдающим в кончики пальцев, и в бархатной тишине с зависшим в воздухе эхом. Он во всем этом, пока Ладно находит в себе силы заговорить первым.

— Спасибо.