Казалось бы, Темного Лорда не было уже пятнадцать лет, а Марлоу все продолжал получать повестки в Визенгамот. Ну как повестки - псевдовежливые просьбы содействовать следствию, выступить свидетелем, ходатайствовать... В мастерстве формулировок министерским клеркам не было равных, но в последнее время Эада уже даже не уделял внимания витиеватым фразам аккуратным почерком, в просто сжигал письма от больших опрятных коричневых сипух. Ему порядком надоели одни и те же вопросы, хождение по кругу и полная растерянность следователей; он даже слегка разочаровался в новом поколении авроров, сплошь бестолочи и недоумки! Так он ворчал, по привычке отбивая длинной тростью ритм брусчатки, - а неприятная правда немного жгла горло. Он в этом деле мог бы быть не свидетелем, а обвиняемым, были бы людишки чуть поумнее.

О, его не грызла совесть, ему не хотелось сдаться на милость властям, он не боялся, что все-таки докопаются до правды - все, кто могли рассказать ту самую пресловутую, сводящую зубы как горький лимон правду давно уже кормили червей в сырой земле. Нет, Марлоу было отвратительно тошно, что он вообще оставил следы, связавшие его с расследованием, - как будто вляпался в свежую коровью лепеху на широкой проселочной дороге: вроде никто и не видел, но все равно идешь и чувствуешь, что воняет. Этот смрад преследовал его каждый визит в Министерство, так, что хотелось уродливо перегрызть шею первому встречному магглу - заляпав себя и мостовую кровью, вгрызться до сонной артерии да так, чтобы шейные позвонки поцарапали десна. Но Эада слишком любил свои костюмы-тройки от преданного портного (эх, жаль, что старик не хотел становиться вампиром, где он найдет второго такого?), потому только и мог, что заставить себя горделиво вышагивать вперед, отчаянно любуясь собственным эгоцентризмом.

К списку претензий к аврорскому расследованию - да и вообще ко всему роду человеческому - прибавлялись еще и следующие грехи: плохо скрываемая боязнь вампиров ("Бог мой, милочка, вы так трясётесь, будто дракона увидели перед собой!"), крайняя медлительность - нет, заторможенность! - и ужасная невнимательность ("Как, говорите, ваша фамилия? А можете продиктовать по буквам?") и, самое главное, абсолютное отсутствие понятия о ценности времени. Ох, какая ирония, что бессмертный вампир ценил свое - и их, этих мелких противных букашек - время гораздо больше, чем они сами. Только попытки вспомнить по памяти "Песнь о Беовульфе" целиком в оригинале на старо-английском могли отвлечь Марлоу от очередного неаккуратного шага в бездну уныния или, что могло быть гораздо хуже, в пламя гнева. Прежде, чем Эаду вызвали в зал заседаний, в этот день он успел дойти до четырехсотой строки.

То собрание запомнилось не косноязычием прокурора ("о великодушная Моргана, знала бы ты, сколько раз я прикусывал язык, чтобы не сорваться и не попросить замениить этого пустоголового чурбана на кого-нибудь более сведущего, ну хотя бы на другого чурбана, который хотя бы не будет делать грамматических ошибок в речи!"), не очередным конфузом с судейским молотком (на памяти Эады только в этом деле у судьи четыре раза отрывалась голова от ручки, как их делают, на слизь соплохвоста что ли клеят?) и даже не памятной встречей с одним из пожирателей (хорошо, что тот достаточно времени уже пробыл в Азкабане и буквально посмотрел сквозь Эаду - гипноз не должен был выветриться из-за пребывания св непосредственной близости с дементорами, но хрен его знает, ему как-то до этого не доводилось проверять). Утомительная череда вопросов запомнилась едва слышным гундежом молодого канцеляра себе под нос: юноша, судя по непослушным вихрам, едва выпорхнувший из Хогвартса, беспрерывно бормотал. Хотя его не слышали другие, обостренный слух не оставлял Марлоу шансов: а главное, было интересно, что канцеляр бормотал себе под нос отнюдь не протокол собрания, который он должен был записывать, а сопровождал острые резкие росчерки пера по пергаменту недовольством действиями начальства. По откровенно дедовской привычке у Марлоу никогда не было высоких ожиданий насчет молодежи, но этот молодой человек его поражал своей прозорливостью и логичностью рассуждений. Приятно бы поражал, если бы на кону здесь не стояла репутация (а может быть и жизнь) самого Эады. Становилось понятно, самым верным решением было бы похоронить всю свою причастность к этому делу, пока никто другой не почувствовал, от кого на самом деле идет вонь.

Следующие несколько дней Марлоу был гораздо больше погружен в свои мысли, чем обычно, что  чуть не оставил в лавке зельевара свою знаменитую палку (один раз), повел себя крайне грубо, не придержав дверь перед дамами (дважды) и забывал кричать на персонал книжного магазина (бесчисленное количество раз). План не складывался. Нужно было всего лишь (всего лишь!) убрать из улик одно письмо, так неаккуратно упоминавшее Марлоу (вот старый хрыч, знал же, не нужно было использовать свою настоящую фамилию - но Эада не мог удержаться и не оставить такую шедевральную и тонкую схему без подписи автора; его должна была знать история!). Но как сделать это незаметно, он так и не мог сообразить: к сожалению, к вампирам в магическом сообществе относились все хуже и хуже, да так, что даже его давние бюрократические контакты избегали разговоров - хотя продолжали захаживать в книжный и покупать все нужное со скидкой, сволочи (алчность и падкость на халяву тоже нужно было внести в список претензий к роду человеческому).

Пока в один прекрасный момент решение само не шагнуло через порог, известив о своем прибытие тонким переливом старомодного дверного колокольчика. Не сказать, что Эада сразу понял, что вот оно, не сказать, что раздались ангельские голоса, но уже получасом позже - когда Марлоу нужно было напомнить кассиру про крайне важного клиента, который должен был забрать вечером древнеегипетский свиток, - Марлоу отметил знакомый гундёж. Он не видел человека - их разделял книжный стеллаж - но память еще не отшибло, и мозг услужливо показал лицо, собственно, причины всех его волнений в последние несколько дней.

- Если вас интересует по-настоящему достойное трактование законов восемнадцатого века, я не советую брать тот том, что вы держите в руках, мистер..? - Марлоу услужливо протянул худощавому высокому студентку еще более толстый фолиант, обернутый красной кожей. Вампир вопросительно поднял брови, ожидая услышать фамилию талантливого юноши, которому предстояло стать ферзем в шахматной партии Эады. План сложился в голове сам собой, победить тут можно было всего лишь за семь шагов.

Пешка на на D4.