Лето думает, что что-то в его жизни определенно точно пошло по пизде в какой-то момент. От боли не спасали клубы сигаретного дыма, обжигающий глотку алкоголь, обжигающие тело прикосновения чужих рук, десятков рук. Сколько бы он не бежал, как бы часто не менял страны, города и людей рядом с собой, он все равно утром видел в зеркале себя самого. От себя, как известно, невозможно убежать. В пепельнице копились окурки купленных в маггловском мире сигарет, потому что они казались крепче и горче тех, что Лонгботтом мог достать у волшебников; выбираясь из постели он раздраженно скидывал с себя чью-то ногу и под недовольное ворчание очередного любовника, спотыкаясь о разбросанные по полу звенящие бутылки, выходил на балкон, в надежде, что хоть утренний холод проберет его до костей и на какое-то время избавит от пчелиного роя мыслей в голове.
Но холод его совсем не спасал.

Франция не спасла тоже: очередной побег из собственной квартиры в Лондоне в дом к знаменитому дяде радовал только первые несколько недель безумного отрыва от реальности. Лето собрал все местные клубы, влез в местные компании и в кровати членов этих компаний, приползал домой через день или несколько после того, как уходил, отпаивал себя из дядиного бара под его неодобрительное хмыканье и уходил снова. Это была, в общем-то, уже отлаженная схема его поведения в новой для себя стране, знакомый мотив, повторяющийся из раза в раз - менялись только лица, но в конечном счете они тоже сливались в сплошную линию, как пейзаж за окном быстро несущегося автомобиля.
Как там звали того последнего мальчишку со смазливой мордашкой?
Он не помнит.

Первое время Лонгботтом выматывает себя до такой степени, что весь остаток отведенного на отдых времени начинает тратить на более мирные развлечения. Ходит на пляж, гуляет по городу, обойдя пешком его едва ли не целиком, выбирается на выставки, если удается приехать в нужное время. Смешнее всего было пытаться общаться на ломаном французском, потому что английский для слабаков и, находясь в чужой стране, стоило хоть как-то к ней приобщиться, не считая, естественно, перетраханной части населения. По крайней мере это помогало почувствовать себя иначе. Д р у г и м. Кем-то, кто не был рожден в поломанной к хуям семье, у кого не было правильного старшего брата в роли вечного примера и повода стыдиться того, что ты не идеален; у кого не было отца, которого каждый день Лето видел только в период своего обучения в Хогвартсе; не было матери, частенько прикладывающейся к бутылке; не было сумасшедших бабушки и деда, смотрящих на тебя, но в то же время куда-то за спину. И, наверное, Лето должно было быть их всех жаль, но… Жаль ему не было. Зато было дьявольски тошно, а еще трудно смотреть в глаза сестрам и прабабке.

Семья всегда была его больной темой, даже многие бывшие до самого конца не узнавали ровным счетом ничего о том, что вообще происходит в семье Лето. Он оберегал эту информацию особенно сильно и вспыхивал, если кто-то пытался лезть в его душу без спроса. Скандалил, огрызался, отмахивался и неизменно сбегал. Очередное спонтанное путешествие не стало исключением, правда, на этот раз он сбегал не от очередного бывшего в попытке забыться, а от собственной семьи, которой в определенный период времени стало слишком много.

В какой-то момент Лето уже начал думать о том, что его отпустило, что жизнь немного пришла в норму и он может просто расслабиться, но когда он возвращается в дом дяди после очередной затянувшейся прогулки, находясь слегка под градусом, он обнаруживает в прихожей лишнюю пару обуви. Несколько лишних пар обуви, если быть точным, три из которых явно женские, что, в целом, противоречило привычному состоянию этого жилища: девушки в нем появлялись очень редко и обычно предупреждая перед приходом. Еще больший сюрприз ждал Лето в гостиной, куда он вышел на оживленные звуки разговора, и застал там тех, кого хотел видеть во время своего отдыха в последнюю очередь. Хорошее настроение улетучилось мгновенно, даже не помахав на прощание рукой.

- Какого, блять, хуя вас сюда принесло? Если вы хотели сделать мне сюрприз и поэтому не прислали сову, то у вас получилось. Я в восторге, - в голосе сквозит раздражение. Лето обводит взглядом собравшихся, ненадолго задерживаясь на Арье и сестрах, а затем останавливаясь на брате. Почему-то он был уверен, что это его идиотская идея, потому что: “А почему бы нам не навестить любимого младшего брата, ведь он будет так рад этой чудесной встрече!”, в его голову даже не закрадывалась мысль, что эта шайка могла просто захотеть на пляж, или увидеться с дядей, или черт их знает по какой причине прилететь еще. Зато Лонгботтом был убежден, что они могли выбрать любое другое место в целом проклятом мире, а не переться за дохрена миль именно сюда, именно к нему, именно сейчас.

Черт бы их побрал.