Для вампира в принципе понятие времени было растяжимо, а после наступления третьей сотни уже в принципе перестаешь следить за временем как за чем-то исчисляемым, - скорее оно просто начинает обозначать смену времени суток и сезонов. Время начинает исчисляться в разговорах, событиях и новых знакомых. Чем необычнее - тем лучше, кажется, что время начинает течь быстрее, что особенно ценно, когда тебя ожидает вечность.

Поэтому он и заинтересовался этим мальчишкой - неприлично юным даже по его меркам, его уже опыт научил, что обычно с такими молокососами даже разговаривать не о чем - но тут было что-то смутно знакомое в поведении и образе, и Эада повелся. Оказалось, что не зря - как только он услышал имя, его как молнией прошибло. Парню отчаянно повезло: не каждому смертному вообще удается увидеть пораженного вампира - особенно такого древнего. Но, кажется, Тео не предал этому должного значения, - но как минимум уважал собеседника, что уже было приятно. Молодые люди все реже правильно относились к старшим...

Марлоу моргнул и оторвался от своих мыслей - как раз вовремя, чтобы услышать стук дверного молотка. Только сейчас он вспомнил о том, что Фонтейн писал, что навестит его, - и, видимо, поэтому подсознание снова привело его в моменту их первой встречи. Удивительные все-такие законы у судьбы, это точно. Марлоу усмехнулся в бороду, отставил бокал вина и неторопливо направился к двери.

- И тебе добрый день, - Эада не знал, почему позволяет Фонтейну такое панибратское отношение. Хотя знал, но просто не хотел себе в этом признаваться. Да, несомненно, за пару лет их знакомства Теодор успел возмужать - и тем сильнее напоминал предка, в честь которого его назвали. Марлоу не собирался рассказывать, что знал первого Фонтейна - хотя ему безусловно было бы любопытно посмотреть на реакцию Тео, учитывая его проблему "отцов и детей" - Эада не уверен, что тогда хотел про это слушать, но видимо Тео просто напросто не мог выговориться.

- О, о вампирах? С чего же такой интерес, любопытно... - поскольку Эада шел впереди, Тео не мог видеть, как древний вампир усмехается. Конечно же, он знал, о том, что в городе завелся маньяк. Даже вампирское общество было не в восторге от поведения соплеменника: своими эпатажными выходками он создавал проблемы законопослушным представителям вида, питаться становилось сложнее - да и вообще любое внимание со стороны властей было лишним. Как известно, вампирам лучше всего жилось в тени.

- Уж не думаешь ли ты, что это я помогу тебе поймать того самого маньяка? - Марлоу жестом указал на кресло, а сам подхватил второй бокал из бара, - Вина или ты на службе? - Для некоторых гостей пришлось держать человеческое, виноградное.

Марлоу едва удержался, чтобы не сделать замечание про грязные ботинки - и поспешно отвернулся к бару, чтобы Фонтейн не заметил его брезгливого выражения лица. В отличие от его вампирского детсада, Тео нельзя херачить палкой - что в воспитательных целях, что без них: слишком долго восстанавливаться будет, а потому и обида сильнее. И уважения к молодому хит-визарду у вампира было чуть больше, чем к остальным. Возможно, это был просто флёр их знакомства: когда они поспорили в магазине Эады из-за книг, и с тех пор Марлоу надеялся, что сходство с далеким предком не только внешнее. Тем не менее, вампир стал почти всегда внимательно относиться к просьбам Фонтейна — но, видимо, этот раз рисковал стать исключением.

Даже несмотря на то, что Эада практически знал, с чем придёт молодой амбициозный хит-визард, от того, как тот видит ситуацию и что хочет с ней сделать, у Марлоу катится волна раздражения по горлу и едва не вырывается разочарованным рыком. Тео не хочется оскоплять отеческим «мальчик мой», но ведёт тот себя, будто только начался пубертат: мозгов с куриное (нет, перепелиное!) яйцо, зато амбиции не влезают в квартиру Эады целиком, что-то тот ещё за дверью оставил.

Всю эмоциональную тираду Марлоу молчит — и даже не поворачивается к Фонтейну. Он цедит вино, будто бы невежественные слова могут отравить и этот напиток, небрежно оглядывает бесконечные книжные полки, пока на столе взглядом не натыкается на нож для писем. Простых уговоров на Тео не хватит, так они будут спорить до вечера, пока юноша не охрипнет и хлопнет дверью, а вот действительно показать, что его может ждать...

Серебряный нож со свистом втыкается в обивку кресла в каких-то сантиметрах от головы Фонтейна, а ещё секунду спустя - Эада нависает над Тео, растянув рот в хищном оскале и обнажая клыки. Ещё никогда в жизни Марлоу не позволял себе опускаться до того, чтобы показывать своё истинное лицо тем, кого он не собирался убивать, и в какой-то степени он даже разочарован своим поступком — но тут же напоминает, что это все для безопасности Теодора. Ведь как ещё донести концепт инстинкта самосохранения до молодой горячей головы?

— Я не спаситель, не мессия и не последняя надежда, — Марлоу все ещё скалится, и от того речь получается немного шипящей, — мне нет дела до какого-то отродья, который случайно — или даже специально — пожрал чуть больше людей, чем надо.

Постепенно его лицо смягчается, хотя внутренне Эада чувствует, как злость только начинает закипать: Фонтейн не знал почти ничего из его долгой вампирский жизни, а сейчас было не время делиться секретами — да и мужчина не знал, сможет ли он вообще когда-нибудь так доверять этому Теодору Фонтейну, чтобы хоть что-то ему рассказать.

С неохотой Марлоу убирает руки с подлокотников и выпрямляется. Достаточно для первого раза, в конце-концов, в хит-визардах же держат не совсем отбитых?

— Ты можешь умереть быстрее, чем вспомнишь хоть один приём — если я тебе хоть один соглашусь показать. Поэтому хватит геройствовать, лучше обратись в ОТВ — я слышал, они всерьёз обеспокоены проблемой и скоро она разрешится... сама собой, так сказать, — Марлоу снова отворачивается к окну и убирает руки в карманы, чтобы Фонтейн не смог заметить, как они подрагивают.

Показать свою вампирский сущность для Эады не менее страшно, чем это было сейчас для Тео. Фактически, он вывернулся наизнанку, в момент уничтожил тот благородный образ педанта, который он шлифует годами, и все ради чего? Ради тени прошлого?