С возрастом Ада умнела — она так предпочитала про себя думать. А еще, что у нее появлялась предпринимательская жилка, заставляющая задумываться о будущем. Жить в Доме было удобно, и Ребяток она любила как родных, но годы в таборе все равно давали о себе знать: хотелось своего. Хотелось того, что никто никогда не отберет, заработанного своим трудом (эпитет “честный” она почему-то всегда удобно забывала), а Дом общался с ним своим, не очень понятным цыганке языком: все просто так, все для того, чтобы им было хорошо, и ничего взамен. Со временем Новак удалось побороть постоянное ожидание подвоха, перестать запасать золото под матрасом, готовая сняться с обжитого места в любую минуту, и расслабиться. Теперь хотелось чего-то другого: Пан называл это “приключений в жопу”, Адиля же считала, ей просто хочется почувствовать себя самостоятельной. Ну, такой осознанной самостоятельной, с планом на жизнь и ведением бюджета. А не той самостоятельной, какой она была последние пять лет, вполне справляясь с жизнью в одиночку и ответственностью за свою жизнь, несмотря на то, что началась это все, когда ей было двенадцать, да еще и без крыши на головой, с небольшим узлом вещей за спиной и за две тысячи километров отсюда.

Большое красивое здание М.А.Ж.А.С с этими всеми завитушками на колоннах (может, стащить какую-то книжку по архитектуре, чтобы узнать как они называются? хотя Ада не настолько была уверена в своих навыках чтения по-английски, чтобы понять специфические термины) всегда привлекало ее взгляд. В этом величественном дворце наверняка много всего красивенького, — обычно рассуждала девчонка, пока жевала сладкую булку, сидя на крыше здания через площадь. Воображение тут же рисовало волшебные картины богатого внутреннего убранства, красивых студентов в костюмчиках с иголочки, которые то и дело сновали там внизу, у дверей, завтракали на ступенях или бегали курить вот в тот закоулок слева от главного входа. Наверняка, они говорили так же красиво, как были одеты, и все сплошь до последнего кучерявого мальчика были из богатых семей.

А раз из богатых семей, значит от них не убудет. Тем более, что у нее не было четкого плана, что красть: может, это вообще будет что-то из фонда Академии, а это вообще не считается. Пару лет назад ей Пан подсунул книжку про Робин Гуда, и с тех пор Аделаида знала, что пиздить у государства не считается. Даже если она не отдает бедным — она же тоже бедная, а значит, считается. Тем более, что делится с Ребятками… Ну, иногда. Или делает им какие-то подгончики. Она, Пан, Коул — старшие (может не всегда по возрасту, но те, кто жили в особняке давно) любили играть сами роль Дома, помогая обживаться малышам.

Она снова отвлеклась. День был слишком солнечный и хороший для сентября, эта самая, золотая осень, во! Вот и Аде хорошо припекало темную макушку закатным солнцем, а проглоченный в спешке пирожок с повидлом только усугублял ситуацию, и глаза так и слипались. Однако внутреннее нетерпение так и требовало действий: цыганка уже неделю наблюдала за Академией, и пришла только к одному выводу — сидя здесь она так и не узнает, ради чего всего. Может, стоило все-таки составить план, но Новак предпочитала легкие и четкие планы, чаще всего состоящие из пары пунктов:
             1. Пробраться внутрь незаметно.
             2. Не спалиться и вылезти обратно.
             (3. - Запасной) если уж спалилась - беги со всех ног.

Так она и оказалась в около мутного окна на цокольном этаже. Через запотевшее стекло и двойную раму, между которыми находили свой последний приют помершие жирные мухи, рассмотреть было решительно ничего невозможно, но вроде было тихо… Поэтому Адиля и решилась просто взломать ручку и влезть внутрь. Ну а там разберется.

Тот, с кем придется разбираться, не заставил девушку ждать, более того, он даже помогает ей совершенно не рухнуть на пыльный пол мешком с картошкой, и по привычке Ада чуть ли не рычит в ответ и выбирает рукав потертого бомбера из его рук. Перед ней типичный представитель Академии, подтип кудрявый, и за тем, как он лениво ворочает языком во рту, девушка не сразу разбирает сказанные слова. А вблизи они еще красивее, эти студентики…

Но пауза и вопросительный взгляд заставляют Аду отмереть и наконец-то начать соображать.

— А, да… Я графику изучаю, — запинаясь, с густым восточно-европейским  акцентом давит Новак, даже не понимая, откуда она могла вспомнить специальности — а, точно, два дня назад она подобрала буклет для поступающих, и изучала его, перекусывая сэндвичем с пастрами и горчицей. Вкусный, кстати, был бутер. А вот листовка ей не понравилась: слишком много слов она не смогла разобрать. Сейчас ее пугает необходимость разговаривать с этим мальчиком, и вот вроде как дать ему в солнечное сплетение и попытаться вылезти обратно несподручно: Адиля совсем не любила неудачные попытки. Поэтому девушка подходит на шаг ближе и смотрит прямо в глаза, концентрируясь на мысли, призванной заморочить голову этому студенту, — Да, я студентка по… Это, как его… Международному обмену! Польша, înțelegi? — от волнения она переходит на рому и тут же вцепляется в его запястье, надеясь, что морок сработает.

— Ну я пойду, пока, — она знает, что когда волнуется, морок будет длиться не пару минут, поэтому как только видит, что взгляд кудрявого мальчика потихоньку стекленеет, отпускает его руку и огибает, пытаясь сообразить, где в этом лабиринте сложенных картин дверь. Ей нужно срочно сбежать.

И.. И что, неужели она сейчас всерьез залипала на этого студентика, так что чуть все себе не попортила?