Изо дня в день Марго ждет, когда натянутая до полного исступления струна внутри лопнет, оставляя на сердце еще один шрам, когда по инерции хлестнет по всем внутренним органам. За столько лет она привыкла - и в то же время ничуть. Тем немногим, кто знал, было просто говорить, что сделка с Робинсами - это просто магический контракт длиною в пару столетий, ее обязательства, ее честь, в конце концов залог ее жизни. Проблема была в другом: это был еще и смысл ее жизни. Из десятилетия в десятилетие она наблюдала, как маленькие Робинсы растут, тырят конфеты, наглеют, набивают себе шишки и, дай бог, мудреют. Сэм и Элиот конфеты уже не воровали, но благоразумными к своим почти тридцати так и не стали.

Неуверенный стук сложно расслышать за боем часов, но от вампирского слуха все равно это не ускользает. Энн-Маргарет чуть поворачивает глаза в сторону входной двери и ждет: не начала ли она уже выдавать желаемое за действительное? В Сохо полно тех, кто может ошибиться дверью, тем более что к ней и магглы захаживают (незарегистрированная собственность - это очень неудобно), Элиот будет последним идиотом, если выползет сейчас на улицу, а Сэм... Сэм вел себя в точности так, как и сотню раз до этого: скорее всего предпочитал в одиночестве набивать шишки, и не хотел ее поддержки. Вронская знала, что он был жив, а значит, это все, что она могла сделать в текущей ситуации. Все-таки иногда сделка была просто сделкой, что бы не чувствовало древнее сердце.

Стук повторяется - но еще слабее - и Марго на мгновение прикрывает глаза, чтобы спрятать внутри топящую ее волну эмоций, очень плохих эмоций. Для Сэма и Элиота она другая. Для всех она другая. Девушка ставит ногтем засечку на странице - ей этого достаточно, чтобы сделать закладку - и спокойно встает, тщательно вымеряя каждое движение. До входной двери примерно десять секунд, и ей должно хватить этого времени, чтобы успокоиться. Ведь пока ничего страшного еще не случилось.

Она открывает дверь, и на нее обрушивается лавина звуков улицы, а все внимание сконцентрировано на фигуре по другую сторону порога. Вампирскому сердцу не нужно биться ровно, но от того, что оно пропускает удар, все равно становится неприятно. Уголок губ едва заметно дергается, и на лице Энн-Маргарет застывает все то же привычное для Робинсов нейтрально-спокойное выражение, которое почему Сэм и Элиот очень часто считали осуждающим.

- Проходи, - говорит она еще до того, как Сэм выдавливает из себя хоть какой-то звук.

То, что им нужно поговорить - это понятно с первого взгляда на Робинса. Марго удерживается от того, чтобы действительно осуждающе поджать губы и напоминает о том, что Сэм, как бы она не хотела, совершает свои собственные выборы, и она может только мириться с последствиями. Вторую сотню лет.

Когда дверь закрывается, унося с собой звуки сигналов машин и торопящихся прохожих, Марго останавливает парня, разворачивает к себе лицом, и проводит ладонью по потному лбу. Она вглядывается в серые глаза, режется взглядом о скулы, которые теперь торчат еще сильнее и не дает сорваться себе в пропасть - "не уберегла". Он сам себя не уберег. И теперь ему нужна помощь. Вронская убирает свою руку от его лица.

- От тебя псиной воняет, - Сэм с детства не принимал от нее жалость и обнадеживающее "все будет хорошо" - с которым так часто засыпал Элиот, - умойся хотя бы, - она огибает его и, больше не говоря ничего, уходит на кухню. Им нужен чай. Возможно, чай с коньяком.

В идеальной, как и вся остальная квартира, кухне из сплошь белых поверхностей - белого мрамора, окрашенного в белый гарнитура, даже белого бра - можно проводить хирургические операции. Правда, бра светит приятным теплым светом, чтобы избежать просящегося сравнения с больницей, но операции тут были. Правда, не в этом поколении (видимо, пока). Сэм сегодня пришел не заляпывать ей кровью кухню - это казалось бы, хороший знак, но на самом деле, наученная опытом Вронская знает: значит, проблема посложнее, чем пара хирургических стежков.

И привычное нахальство Сэма это доказывает - он всегда себя так ведет, когда хочет показаться большим и независимым мальчиком. Только со временем юмор становится чуть более изящным и саркастичным, но при этом все равно старшему Робинсу недостает чувства такта: бить в самое слабое место Марго, заигрывать с одним из самых позорных фактов ее биографии, шутить о том секрете, который она просила Сэмюэля никогда не раскрывать? С каждой секундой ее губы все сильнее сжимаются, рискуя превратиться совсем в ниточку, но вместо нее отвечает чайник - свист вырывается невысказанной тирадой Марго, и та отворачивается к плите, продолжая чайный ритуал.

- Мне кажется, я учила тебя лучше, чтобы ты больше не опускался до таких отвратительных оскорблений, - когда она ставит перед ним чашку, фарфор не отзывается даже малейшим "дзынь". Не всякий собеседник это замечал, но движения Вронской становились идеально отточенными именно тогда, когда ей требовались непомерные усилия, чтобы держать себя в руках. Сэм и Элиот это знали.

При этом, движения Марго не теряют поистине королевской грации. Она спокойно и медленно садится на второй стул, пододвигает к Сэму сахарницу и печенье; окидывает взглядом стол и проверяет, чтобы ни одна морщинка не испортила атласную гладь скатерти; наконец берет в руки свою чашку, делает глоток, и только потом отвечает на вопрос крестника. Тот может сколько угодно пилить ее взглядом, но должен знать, что это не сработает.

- Я не думала, Сэмюэль, - Энн-Маргарет делает еще глоток, идеально, старомодно играя роль воспитательницы, - Сэм должен хоть на секунду почувствовать стыд, предназначающийся этой паузе, - Я тебя искала, как и каждый раз. Тебе двадцать семь, а ты до сих пор не научился уважать мои просьбы.

В какой-то момент Марго спрашивает себя, не перегибает ли она палку, отчитывая его как будто ему двенадцать, и Робинсы оставили Сэма и Элиота ей на выходные. И после этого снова долго смотрит, всматривается в его лицо - измученное, бледное, такое контрастное, но останавливается на глазах. Чтобы Сэм не выплевывал вслух, в этих глазах плещется мольба о помощи, а он слишком горд, чтобы сказать вслух. И Марго вновь ощущает свою неистончающуюся и запутанную, как гордиевый узел, связь с Робинсами. Нет, не перегибает, - она нужна им не меньше, чем они ей. Поэтому у него должна проснуться совесть.

- И делать выводы из своих решений.