Не так чтобы Марти планировал примыкать к радикальному ответвлению БАМС или как они там себя идентифицировали. Вообще-то изначально это не входило в его планы ни разу. Отсиживавшийся обычно на задних рядах собраний, вообще дошедший, наконец, до Ассоциации только по настоянию Нильса, Марти подозревал, что, открой он рот и озвучь, что он реально думает о контроле популяций разумных магических существ, метлой бы его погнали и отпиздили не только Холден и прочие радикальные ребятки, но и самые мирные либералы вроде какой-нибудь Гуди-Хёрли. Поэтому он не вякал, преимущественно, и впрягался в обсуждения, только когда они касались чего-нибудь более-менее нейтрального. Ну типо, в какие даты лучше устроить посиделки в "Жёлтой коробке", такое, да.
Но у судьбы были на него другие планы. Эти планы, видимо, включали в себя тыканье его носом в то, где он проебался, по самой полной программе. Что, в общем... заслуженно было, наверное, учитывая, что его "проебался" - это "подрал ведьму в полнолуние, выпив самопальное зелье".
О том, что зелье было самопальным, знал только Нильс. Ну, ещё Уиллоу и Экли на самом деле, но за них Марти готов был поручиться головой. Нильс же, ещё когда задним числом вписывал его в БАМС, бросил что-то в духе "принесёшь общественную пользу своим примером". Марти тогда не понял, что он имел в виду: со слов же Нильса, тех, кто реально пострадал от министерского зелья (а не соврал об этом по наущению адвоката, чтобы прикрыть собственную задницу), и так было достаточно, чтобы случай Марти хоть как-то выделялся... правда же?
Но нет. Видимо, сочетание серьёзных последствий и отсидки в Азкабане до так и не случившегося суда действительно делало из Марти идеальный пример того, что могло произойти с хорошим добропорядочным (ха!) оборотнем из-за коварства Министерства.
Этот пример, к сожалению, понадобился всем очень срочно, для водружения на метафорические баррикады простестного движения, стоило только новости о разбадяживании зелья попасть в газеты.
Внезапно, Марти обнаружил себя в позиции, на которой продолжать отсиживаться в уголке и занимать центристскую (на словах) или того хуже, проволшебную (в сердце) точку зрения с его стороны было попросту подозрительным. Скрепя сердце, Марти вяло поддержал бунт, который не мог остановить, и был тут же взят в оборот: именно на него указывали пальцем во время речей на митингах, именно его имя произносили зычными, усиленными Сонорусом голосами - и Марти, которого буквально тошнило от навязанного ему образа жертвы, кисло улыбался и махал рукой разнопёрой толпе с транспорантами.
Волк в овечьей шкуре, ни дать ни взять. И никуда не деться.
Больше всего в своей ситуации Марти боялся, что к нему придут с вопросами те, кому его переобувание в прыжке показалось закономерно странным. Врать на расстоянии? На это он было худо-бедно способен. Вблизи, в личной беседе, с убеждением на голубом глазу? Он сильно сомневался.
Именно поэтому, когда в штабе БАМС, куда по привычке захаживали что либералы, что радикалы, не имевшие до сей поры отдельного убежища друг от друга, его внезапно находит - практически зажимает в углу - Уэйд Дурсль, Марти вздрагивает и выглядит испуганным.
Потому что он, блять, реально падает в стресс от одной только резко замаячившей перспективы беседы с Уэйдом, хищный блеск в глазах которого не наводил ни на какие иллюзии о её предмете.
Они и раньше, порой, оставались на попиздеть в баре после очередного собрания - не друзья, но хорошие приятели, нашедшие друг в друге приятного собутыльника. Естественно, Марти избегал таких посиделок с ним последние пару недель, и так изрядно уязвлённый обиженными взглядами либеральной половины организации, к которым он прежде тяготел.
Но сейчас, с твёрдой рукой, сжимающей его плечо, никуда сбежать ему не удастся.
В очередной раз с 15 мая, Марти вымученно улыбается:
- Здорово, Дурсль. Вообще я занят сейчас немного... Может, в другое время как-нибудь?
Попытка, как говорится, не пытка.
Пытка - это то, что его ждёт, если она провалится.