«Всё в порядке.»
Найджел не смог бы сказать, сколько раз повторял эти слова за последние недели. Себе, Рэй, отцу, преподавателям, кому-то ещё. Верил ли он в это сам? Было ли это правдой? Этого он тоже не смог бы сказать. «Всё должно быть в порядке.» Так - ближе к действительности.
Это была старая игра. Наподобие «притворяйся, пока не сделаешь это правдой». С той разницей, что притворство навсегда останется притворством. И обманом. Лицедейством. Фальшивкой. Когда-то он вообразил, что готов заплатить такую цену за то, чтобы вписаться. Но тогда он смотрел на всё иначе. Не как на ложь, а как на единственный выход. Он всю жизнь, сколько себя помнил, впадал в подавленное состояние по пустякам. А с появлением серьёзной проблемы, той, которую никак не представлялось возможным приуменьшить, подавленность достигла такого уровня, когда она грозила раздавить его. Даже когда у него не оставалось сил бороться, он знал, что должен держаться: ради отца, ради Рэй. Ради мамы - после её смерти тоже, может быть после её смерти тем более. Этого было недостаточно, чтобы чувствовать себя нормально. Но это был старт. Он сидел в своём глупом шалаше, который они построили вместе с Рэй. Если этот шалаш мог быть замком, сам Найджел - королём сказочной страны, а Рэй - волшебницей, выращивающей часы и управляющей временем, то что мешало ему вообразить, будто жизнь такая же игра, как их детские приключения? Это было труднее, но всё-таки помогало в некоторой степени.
Пока он не допустил ошибку.
Да, ошибку, Найджел. И не говори, что оно того стоило.
Проблема в том, что будь у него часы, способные отмотать время назад, он бы повторил её снова. По крайней мере, он очень сильно сомневался, что ему хватило бы силы воли устоять перед искушением. Пожалуй, точно не хватило бы.
И даже в то, что тот вечер был ошибкой, он по-настоящему не верил. Глупо - да, ошибкой - нет.
Ты дурак, Найджел. Какой же ты дурак.
Если бы его мучило чувство вины, это было бы логично. Правильно. Но он не раскаивался, не всерьёз. Он не сознался - объяснения, почему он этого не сделал, Найджел не находил. Просто в этом не было смысла. Рэй не нужна правда. И ей, и отцу важно, чтобы с Найджелом было всё в порядке. И если этого он им дать не мог, оставалось поддерживать иллюзию, настолько убедительную, насколько получится.
Он старался. Но в итоге понял, что к ужину наедине с отцом не готов. К его вопросам, к его вниманию, к его обеспокоенным взглядам. Рэй подыгрывала, отец видел его насквозь, и даже если пытался не давить, читавшееся на его лице сожаление было слишком громким.
И Найджел сбежал, не переодевшись после официального мероприятия, с которого они вернулись, и только опустившись на корточки перед могилой матери осознал, как глупо и неуместно смотрелись его костюм, рубашка и галстук. Из груди вырвался немного истерический смех, через несколько мгновений перешедший в ещё более глупые слёзы.
Какой же он проклятый неудачник и как ему это всё осточертело.