Первая вспышка панической аппарации проносится по толпе реанимационным разрядом; останавливает метания души; возвращает голову на место. Вырезает с плакатов тройное отрицание, сокращает до трех «н». Нацеленность — вспышка — настойчивость — вспышка — неспешность — вспышка. Патрульные спешат поднять палочки, накрывая редеющую толпу магическим куполом. Никому — вспышка — не — вспышка — двигаться — закончилась, кажется, плёнка. Двери закрываются, не взывая к осторожности — кто-то падает, сжимая зелеными пальцами алый расщеп плеча — следующая станция: правосудие.

Но кто судья?

Магия — без суеты, без паники, твердо и четко — обезоруживает пылающую площадь прохладой. Огонь затихает, палочки падают в буро-зеленую жижу, женские всхлипы над обескровленным телом скрипят истерикой мела по школьной доске.

Но в школе такому не учат.

Старший патрульный кивает стажеру — и тот возвращается в офис Пророка. Разбитое стекло окна вспыхивает зеленью камина — затишье порождает стихию допросов — слетевшая с петель дверь скрипит под маршем лаймовых мантий. Один из целителей, даже не достав палочку, качает головой над телом Кэт — закрепляет в изувеченном краской сознании то, что уже никаким ацетоном в стакане не вытравить. Другие — разбредаются по толпе, помогая раненым. Никто — не может объяснить. Зачем? За что? За чьи грехи? Почему волшебникам нужна чья-то смерть, чтобы остановить очередную магическую бойню? Никто — не может ответить.

Но кто-то же должен.

Звенят склянки, шуршат протоколы, вспыхивает-вспыхивает-вспыхивает камин, доставляя в Мунго всё новых-новых-новых жертв уродливой статистики — на всех живых одна мертвая. Безупречный в своей чистоте жетон на лацкане мантии в прицеле холостого объектива надгробным камнем блестит — старший патрульный подходит к Юджину, хмурится неодобрительно, маскирует под просьбой приказ:

— Шоу закончилось, парень. Убери камеру. Палочка?

Гонец счастливой нации — шершавым пергаментом голоса, едким раствором тональности — впервые приносит закону благую весть.

— Держите, офицер. Но вам нужен другой репортаж.

Приори Инкантатем перебирает безобидную ретроспективу древесины — Юджин Сауэр протягивает заляпанное краской оружие. Камеру.

— Вот. Здесь они все. На плёнке.
Но не на площади.

Позже растянутся бесконечные бинты над переполненными палатами; чернила над печатями правопорядка; ленты памяти над суетой кадров. Избирательные штабы натянут все ниточки, чтобы обвинить кого-то раньше других кандидатов; их марионетки на страже закона — собьются с ног, чтобы отыскать источник каждой вспышки аппарации. Те, кого опознают — будут вызваны на допрос. Те, кто не явится сам — будет не рад визиту стражей порядка. Те, чьи черты размазала засветом чертова краска — будут объявлены в розыск. Пресса подхватит летящие головы на острие прыткого пера. Те, кто поближе к власти — потеряют суть между строк. Те, кто жаждет нечистой крови — оскалятся в сторону оборотней. Те, кому ярко светят только звезды — обвинят во всем каждую планету системы.

Но это случится потом.

А на рассвете — счастливая нация не получит привычную желтизну поверх цирковых выкрутасов безликого автора. На рассвете весь магический Лондон — каждое крыльцо, каждая витрина, каждый столик в скорбящем «Фонтане Фортуны» — будет призван к ответу:

HAPPY, NATION?

GREEN WAS THE COLOUR

- eugene.

За столько лет ставшее уже почти родным кладбище было окутано мягким сумраком зимнего вечера. Надгробия, покрытые мхом и временем, возвышались среди густого снега, словно древние стражи, охраняющие покой тех, кто нашёл здесь своё последнее пристанище. Снег медленно падал, укрывая землю белым покрывалом, придавая месту ощущение тишины и покоя.

Розмерта, закутанная в тёплую шерстяную мантию, осторожно ступала по заснеженной тропинке. Она ходила этой дорожкой такое великое множество раз, что давно сбилась со счета. Когда-то она бывала здесь едва ли не ежедневно. Затем - раз в месяц. Сейчас - пару раз в год. Но каждый визит отзывался все той же болью, которую не могло излечить ни время, ни магия. В глазах Розмерты плескалась глубокая печаль, но вместе с тем и смирение перед неизбежностью судьбы.  Время не лечит - это была чистая правда, но время учило жить с тем, что терзало душу, позволяя рваным ранам затянуться в тугие полосы шрамов. Розмерта шла к двум могилам , в которых лежали те, кто ушел давно, но все еще слишком рано, оставив её одну в этом холодном мире.

Остановившись у первой могилы, Розмерта склонилась над старым каменным крестом. Она провела рукой по щербатой поверхности, сбрасывая снег, позволяя выбитым в камне буквам проявиться. Здесь лежал её муж - сильный и добрый человек, который всегда был рядом, поддерживая её во всех трудностях жизни. Маггл, лишенный магии, многие из волшебников на него и не взглянули бы, но Розмерта нашла в нем тогда свою опору. Она чувствовала себя спокойно и уверенно. Она была счастлива. И с того дня, как его не стало, в ее груди так и зияла дыра, которой не суждено было зарасти.

Слеза скатилась по щеке Розмерты, оставляя влажный след на морозной коже. Она вспомнила их совместные годы, счастливые моменты, которые теперь казались ужасно далёкими и словно бы даже выдуманными, ненастоящими. Память не способна была сохранить их такими же яркими и красочными, какими они были много лет назад, и даже колдографии не спасали ситуацию. Розмерта прошептала мужу слова любви и ее сердце сжалось, а внутренности в животе стянулись в тугой узел... Она перевела взгляд на соседнюю могилу. Туда, где лежал ее сын, которого у нее так жестоко забрали. Вырвали из рук, исполосовав беспощадно и безжалостно ее душу. И кто... ее родной старший брат.

Розмерта стояла молча, глядя на две могилы, связанные одной судьбой и одним горем. Ветер шептал ей слова утешения, а снег продолжал падать, словно пытаясь укрыть её от боли. Она опустилась на колени и вытащила из кармана мантии волшебную палочку. Ту самую, которую купила многие годы назад в лавке Олливандера. Несколько слов заклинаний и на обеих могилах появились белые лилии и рождественские украшения. Еще несколько слов - и на земле рядом с детским могильным камнем появились конфеты и игрушки. Пара минут тишины и Розмерта запела. Едва слышно, так, чтобы ее слышали лишь ее родные. Она пела любимую колыбельную сына, стараясь не слушать звук собственного голоса. Потеряв самых близких людей в своей жизни, она отреклась от собственного таланта, считая, что больше не имеет права испытывать той радости, которую он ей приносил.  Она могла бы провести здесь весь вечер и всю ночь, могла бы уснуть и позволить декабрьскому морозу сковать ее тело и дух, подарить освобождение, но в пабе сегодня было слишком много хлопот, чтобы позволить себе так легко сдаться. Розмерта мысленно представила себе, как зашиваются в предпраздничный вечер девчонки-официантки, и укорила себя за малодушие. Она уйдет, но лишь тогда, когда придет ее время. Сейчас у нее еще были здесь незавершенные дела.

***

Он заваливался в ее жизнь так же бесцеремонно и неожиданно, как являлся на порог ее паба. Она помнила его еще совсем мальчишкой, да он и сейчас выглядел для нее все тем же мальчишкой, мало изменившись со школьных лет. Разве что на щеках чуть более явственно проступала щетина, а в глазах было чуть больше упрямой дерзости. Оторвав взгляд от столешницы барной стойки, которую она протирала тряпкой, своею рукой, не используя магию, Розмерта встретилась взглядом с Мироном, зацепившись за знакомое лицо, на пару мгновений и снова вернулась к своему занятию. Она не видела, но чувствовала, как он приближается прямо к ней. Слышала сквозь звуки музыки, наполнявшей помещение, звук его шагов. Когда он произнес то, что произнес, вместо приветствия и чего угодно другого, более подходящего для начала беседы в подобный вечер, Розмерта на секунду замерла. Внутри нее все словно перевернулось. Сердце споткнулось на три шага и пустилось в галоп. Розмерта вспыхнула возмущением и злостью - как он посмел?! Как дерзнул вторгнуться так глубоко? Это было ее личное. Пространство, в которое она не впускала никого. Ни. Ко. Го. И уж точно не ждала там непутевого мальчишку, для которого все было лишь игрой.

- Поздравляю, - произнесла она ледяным тоном, ни одним мускулом на лице не выдав своих истинных эмоций и чувств, - тебе как обычно или чего-то особенного в честь праздника? - она надеялась, что интонации ее голоса и вопросы, которые она задала, наведут Мирона на мысль о том, что Розмерта не намерена продолжать говорить на эту тему.