С самого начала было понятно, что это плохая идея.
С того самого чертового концерта, на котором оказалась Молли. По долгу службы, по собственному долгу — ведь она была одним из активистов, которые хотели организовать мирное мероприятие. С момента, когда уши заложило из-за оглушительных криков людей, а перед глазами вспыхнул огонь. Момента, когда Уизли побежала — совершенно не глядя, куда именно — и начала уводить участников. Только через несколько минут она почувствовала жар. Не боль, а именно жар — позже это объяснили адреналином. Сначала в боку, потом на бедре — а затем все резко погрузилось в темноту.

Молли окончательно очнулась только в Мунго — спустя, кажется, сутки и теперь уже совершенно точно от боли. Вокруг сновали целители, Уизли видела в палате других пострадавших. По ним сразу было понятно, что они тоже с акции. Кто-то уже пришел в себя, а кто-то до сих пор был без сознания. На тумбочке возле койки стоял букет — она даже не посмотрела на вложенную записку. Подскочила, чувствуя, как к горлу подкатывает тошнота, набросилась на врача с расспросами — сколько жертв, что произошло, найдены ли виновники. Получив в ответ только неразборчивое бормотание и призыв вернуться на койку, Молли Уизли пришла в голову еще одна плохая идея — и уже на следующий день она была на работе.

Обезболивающее зелье, мешковатая одежда, которая скрывала перевязанные ожоги — Уизли озлобленно пыталась понять, что произошло. Пыталась помочь пострадавшим и шла на дежурство, потому что знала, как боятся люди. Она ведь тоже боялась. Боялась, что трагедия повторится. Что она потеряет работу — ту самую, которая стала для нее центром всего. Что в следующий раз жертвами станут ее близкие. Синдром гриффиндорца в действии.

Настоящие проблемы начались, когда она едва не потеряла сознание — задержалась на работе, и ее настойчивыми пинками отправили домой отсыпаться. Уизли только выругалась в ответ, но домой послушно отправилась. Полупустая квартира встретила ее прохладно — зато кот моментально начал тереться о ноги, приветствуя Молли. Она тяжело вздохнула и стянула куртку, поморщившись от боли. Пройдя на кухню, налила большой (больше похожий на аквариум для рыбки) бокал красного вина и сделала несколько глотков. Запасы обезболивающего зелья закончились аккурат сегодня утром — и сейчас Уизли ощущала, как ожоги, которые почему-то отказывались затягиваться, опять начинают гореть.

Еще одна ошибка.
Уже в час ночи Молли, уснувшая на диване с ведерком мороженого, проснулась и вскрикнула. В голове пронеслись события злополучного концерта — словно все возвращалось вновь. Сердце вдруг ушло куда-то в пятки, от страха начали дрожать руки. Уизли почувствовала, как кружится голова, попыталась сменить повязку на боку, но от боли до крови закусила нижнюю губу. Рыжая встала, покачиваясь, уперлась руками в стол и попыталась вспомнить заклинание. Зелье. Маггловские лекарства? Алкоголь? Уизли раздраженно ударяет кулаком по столу, пугая бедного кота, и идет за курткой.

Еще несколько ударов кулака досталось двери — чужой, поэтому Уизли особенно не церемонилась. Дом Лоркана был всего в десяти минутах ходьбы от нее, но сейчас эта прогулка, казалось, заняла вечность. На улице стояла холодная ночь, но Уизли было так жарко, что она стянула куртку, отбросив ее на землю, и уперлась лбом в стену дома — Скамандер не торопился, и это страшно злило рыжую. Она продолжала стучать в дверь и, едва та открылась, громко и выразительно фыркнула.

— Хреновый из тебя целитель. А если о помощи попросит умирающий, тоже будешь так долго копаться? — кажется, не вся фраза получилась осмысленной или вообще хоть немного четкой, потому что уже в следующий момент Уизли почувствовала, как вот-вот упадет. Глаза предательски начали закрываться, и уже тихим шепотом она сказала куда-то в стену, — Мне что-то нехорошо.

Перед глазами мелькали лица. Знакомые и не очень, доброжелательные и перекошенные злобой. Пугающие. Отец, как всегда удрученно и разочарованно качающий головой. Мать, в чьем взгляде читался страх. Сочувствующая сестра. Лица мужские и женские — одни вызывали ответную злость, к другим хотелось бежать. Но стоило протянуть ослабшие руки — как все расступались, отворачивались, словно не замечали. На ватных ногах, медленно, как через пелену густого молочного тумана Молли делает шаг — и оступается.

Кажется, по щеке поползла одинокая слеза — Уизли чувствует, как лба касается чья-то прохладная ладонь, и резко дергается. Отбрасывает чужую руку, утирает щеку дрожащими пальцами и только наконец открыв глаза понимает, что перед ней Лоркан. Еще через секунду чувствует, что рывок сделала зря — тело отозвалось вспышками боли, от которых рыжей приходится со стоном сжать зубы. Молли звучно ругается и падает обратно на подушки — тяжело дыша, пытается понять, что происходит.

Теплая кровать, четыре стены. Что ж, значит она дошла до его дома, это уже хорошо. Последние действия и слова не отложились в памяти — как похмелье, только хуже. Молли ерзает, с трудом и на этот раз значительно аккуратнее приподнимаясь, чтобы сесть и опереться на подушки.
Кожу неприятно жгло — рыжая приподнимает край одеяла и морщится, глядя на обработанные ожоги. Когда замечает, что осталась полностью без одежды, только закатывает глаза и поднимает взгляд на Скамандера.

— Белье можно было и оставить, извращенец, — Молли не из стеснительных, а потому бормотание прозвучало беззлобно и равнодушно. Рыжая была убеждена, что в наготе нет ничего предосудительного — но в одеяло все же завернулась, ощущая, что ее все еще потряхивает после случившегося.
Вопрос Лоркана заставил задуматься. Уизли уперлась взглядом в противоположную стену и честно напрягла память, а мозг уже подсказывал, что кроме пары ложек мороженого она вчера ничего не ела, — Я не голодная.

Это было правдой и вполне обыкновенно для Уизли. Во рту сохранялся неприятный привкус — скорее всего, Лоркан заставил ее выпить какое-то зелье. Память постепенно возвращается. Молли касается кончиками пальцев висков, закрывает глаза и морщится — если бы не дошла до его дома, то черт знает, что могло произойти. Что угодно.
Страшно хотелось расплакаться. Громко, навзрыд, выпустить все эмоции и усталость, чтобы вновь осталась только звенящая пустота — с ней жилось легче, чем с переплетенным комком из переживаний. Но Уизли не такая. Уизли делает глубокий вдох, отпуская виски, и вновь смотрит на Лоркана.

— Давай опустим дежурные фразы о том, что я полная идиотка. Я вообще пришла за обезболивающим. Зелья, травы, у меня все закончилось, а в Мунго я о своей выписке сказать забыла, — Молли пожала плечами и отвернулась, прекрасно понимая, что Лоркан фактически спас ей жизнь. Признавать это вслух, конечно, не хотелось — Молли лучше удавится.
Рассказывать о случившемся Уизли тоже не видела смысла — скорее всего Скамандер уже видел других пострадавших после концерта. Тех, кому хватило ума сразу обратиться за помощью. Рыжая опускает взгляд на свои пальцы, пытаясь заставить их не дрожать, и вдруг мысленно возвращается в свой сон. Затем негромко добавляет, — Насколько все плохо? Шрамы останутся?

Раз. Два. Три. Молли считает про себя, сбиваясь даже на самых простых цифрах. Пальцы сжимаются в кулаки, ногти больно впиваются в кожу, зато руки сразу перестают дрожать. Всего несколько глубоких вдохов, и Уизли постепенно начинает успокаиваться. Даже усмехается дурацкой шутке Лоркана, сдерживается, чтобы не начать язвить снова — она знала, что запас терпения Скамандера не бесконечный, и вот-вот ее могут прямо в одеяле выставить из дома. Она бы так и сделала, по крайней мере. Молли терпеть не могла людей, которые не умеют принимать помощь, потому что чаще всего оказывала ее сама. Впрочем, к самой себе рыжая тоже относилась не слишком тепло — так что здесь все сходится.

Страх наконец-то отходит на второй план, когда Скамандер убежденно говорит, что жить она будет — Молли выдыхает и мысленно благодарит свой разум, который даже через пелену боли и вина смог на автопилоте привести ее сюда. Шрамов Уизли, честно говоря, не слишком боялась — хотя на этот раз все явно обойдется не маленькой бледной кляксой. Человек, который сказал, что шрамы украшают только мужчин, на самом деле просто закоренелый сексист. Осмотреть собственные травмы рыжая не успевает — голос Лоркана вдруг меняется на менее знакомый, зато куда более резкий.

— Я же сказала, что не… — Уизли не успевает ни договорить фразу, которая должна была закончиться ругательством, ни протестно стиснуть зубы. Сначала казалось, что от одного запаха еды Молли просто вывернет на чистые простыни — но едва она проглотила чертов бульон, то поняла, насколько действительно была голодна. Рыжая лишь кидает на Лоркана взгляд, в котором он определенно мог прочитать то самое ругательство, и позволяет себе расслабиться. Может, принимать помощь не так уж и плохо? Уизли делает еще один глоток, на секунду прикрывая глаза от удовольствия, и последняя мысль начисто стирается из головы. Плохо, плохо, очень плохо.

— Скамандер, твою мать! Совсем охренел? Мне нельзя на больничный, ты что не понимаешь? — Нет, видимо, не понимает. Молли качает головой, прекрасно осознавая, что ее споры ни к чему не приведут. Без Лоркана она не вылечит до конца ожоги, а значит работать нормально не сможет. Разум это, конечно, понимал — тот самый, что заставил ее прийти сюда. Но Уизли не знала, что это такое — не работать. Не выполнять задания. Не засиживаться в штаб-квартире допоздна. Работа была стальным стержнем, который заставлял ее вставать по утрам, не давал погрязнуть в жалости к себе, такой неправильной. После многих, очень многих ошибок, она попросту боялась сделать один неверный шаг и потерять этот самый стержень. Потому что больше цепляться сейчас было не за что.

Чужие, теплые пальцы касаются ее подбородка, и Молли хватается за руку Лоркана — хочет заставить его отстраниться, но вдруг проглатывает возмущение. Только теперь рыжая решается поднять на него взгляд — нет, действительно посмотреть, а не скользнуть мимо, как она делала обычно. Раньше она часто видела в нем Лисандра. Почти те же черты, похожая ухмылка. Только глаза Лиса были намного теплее. Тогда это было спасением — Молли искала образ лучшего друга всюду, и что могло быть идеальнее, чем его близнец? Но со временем это начало причинять боль. Лис никогда бы не одобрил ее образ жизни, круг общения и поведение. Да, Скамандер был напоминанием не только о собственном брате.

Но сейчас, спустя столько лет, Молли вдруг поняла, что этого уже не было. Рыжая мягче сжимает его предплечье и чуть наклоняет голову, задерживаясь взглядом на чужом лице. Просто Лоркан. Почти тот же засранец, каким был в школе, только с уставшими глазами — в которых совсем не было осуждения. Впрочем, он не знал ее настолько хорошо. Рыжая на секунду смущается. Осторожно отпускает его руку и откашливается, наконец нарушая повисшую в комнате тишину, — Ладно. Один день.

— Взамен на это дашь мне парочку чудодейственных зелий, чтобы я не корчилась от боли. И футболку. Или рубашку. А белье оставь, у тебя наверняка коллекция от постоянных клиенток, — Молли наконец-то искренне улыбается, окончательно успокоившись - и сразу же морщится, случайно задев рукой обработанный ожог. Да, рыжая прекрасно понимала, что выдвигать условия здесь должна вообще-то не она. Но Лоркан тоже должен понимать, с кем имеет дело. Поблагодарить его Уизли еще успеет, а сейчас она лишь уверенно тянется за тарелкой, чтобы доесть чертов бульон.