Мальчик не плачут. Девочкам плакать можно. Девочки рыдают навзрыд, захлебываясь слезами, их тушь течет, превращая их в жуткие тени самих себя, потекшая тушь означает что-то неряшливое, практически неприличное, их глаза опухают, и они становятся уже не такими красивыми. Плачущие девочки - наверняка истерички, они не следят за своими руками, впиваясь ногтями в кожу рук в силах заставить себя успокоиться, но не могут. Плачущие девочки - такие тупицы. Они демонстрируют свою глупую природу, готовые рыдать с любой мелочи. Растоптанная честь является мелочью? Ощущение, будто тобой воспользовались, как куклой, является ею? Секс-игрушка на один раз, для удовлетворения собственных нужд. Подумаешь, какое большое упущение! Такова природа девочек - отдавать. Чтобы ими пользовались. И да, девочки могут плакать, но они не могут, нет-нет, они не имеют ни малейшего права выглядеть неухоженно или жалко. Никакой потекшей туши! Никаких дрожащих рук! Никакого срывающегося от слёз голоса, и уж тем более - никаких рыданий, потому что это, черт возьми, так неэстетично.
Глаза Кассиопеи, конечно, накрашены тушью. Она выглядит с иголочки, минуя разговоры о том, что так выглядеть в её возрасте, может быть, неприлично. Слишком юная, слишком смелая и якобы развязная. Это порождает слухи. Слухи о том, что воспользоваться ею можно легко, и одновременно это сходит за честь - стоит вспомнить, насколько богатые и влиятельные её родители. Да, точно, её глаза накрашены тушью так густо, но и без неё ресницы девушки достаточно длинные, но она не собирается демонстрировать это. Не собирается плакать и смывать слезами тушь, оставляя черные потеки на бледной коже, действительно походя на приведение, на которое встанет разве что у извращенца. Ей вообще уже плевать, у кого на неё встанет или нет. Но Кэсси не будут плакать. Потому что это несправедливо, что мальчики не плачут, а девочки - могут, только если это будет выглядеть прилично. Только если не испортит им облик.
Но её глаза широко распахнуты, а её юное сердце - разбито. Она хочет сделать шаг назад, но боится, что тогда наступит на его осколки, которые, в свою очередь, звонко захрустят стеклом под ногами. Он... Фредерик...воспользовался ею. Как игрушкой. В её разуме пока появляется даже не гнев, для него - слишком рано, сейчас она ещё оглушена происходящим, оглушена звоном, с которым её сердце разбивалось. Она даже не была влюблена в него, но он, черт, он воспользовался ею, и не захотел заводить отношений, что было бы хотя бы логичным! Да она... она бы, может, сама его бросила - со стыдом и признавшись, что её сердце к нему холодно. Её сердце. А тело? Её тело пылало и казалось каким-то грязным. Хотела ли она? Хотела чего? Чёрт, она была пьяна! Она хотела его? Она хотела попробовать что-нибудь новое. Она хотела небольших приключений. Изначально она не хотела даже пить. Всё могло быть хуже? Её могли пустить по кругу? Мальчики не плачут, но хохочут до слёз над тупыми, как пробки, девочками. Мальчики не плачут. Мальчики... мудаки. Но Фонтейн подумает об этом после. Сейчас - её дыхание даже не выровнялось после того, как она оббежала чуть ли не весь Хогвартс в поисках Фредерика, в итоге обнаружив его, окрыленная, надеющаяся на чертовы отношения, на то, что она хотя бы ему нравится. Может, она всё же была влюблена в него? Но пока, в опустевшей от происходящего голове, легче отрицать подобное - это было бы слишком противна. Она могла бы быть влюблена в того, кто вот так нагло улыбается ей в лицо? Кто думает, что может не брать на себя ответственность, переложив это на её плечи? Здорово. Вау. Потрясающе. Кассиопея хочет разбить его ухмылку, чтобы она звенела рядом с её сердцем. Тогда было бы так обидно.
Но...он говорит ей не шалить и уходит. И Кассиопея просто смотрит ему вслед, не будучи даже в силах подобрать слова, что-то прокричать ему вслед. Ей, что удивительно, плакать даже не хочется. На душе - отвратительно. Больно, темно, осколки хрустят чипсинами в полупустом кинотеатре, когда в фильме на экране настал какой-нибудь тревожный момент, требующий тишины. Но вот её момент - он уже упущен. Фонтейн тонет в нем, даже не успевая заметить, как рядом с ней оказывается Доминик Делакур. Затем поворачивает голову в её сторону, очень медленно, вскидывая брови. Подслушивала? Впрочем, плевать. В любое другое время, оказавшись в какой-нибудь чуть менее бьющей по живому ситуации, Кассиопея бы сделала замечание по поводу чьих-то любопытных носов, добавив что-то едкое в духе "Впрочем, неудивительно". Но не сегодня и не сейчас. Сейчас Кэсси слишком больно и тошно от самой себя, чтобы ехидничать. Она поднимает на Делакур взгляд больших и всё ещё будто бы удивленных глаз, а затем хватается за ближайшую полку в поисках опоры, потому что ноги словно перестают держать девушку.
- Я...Ох, он напоил меня и воспользовался мной. Ну, ты... понимаешь, о чем я... - Кассиопея говорит, еле шевеля губами. Она сейчас - тень самой себя. Без единой слезинки. Она подносит другую ладонь к глазам, словно бы не веря в это, но там - ничего. Сухо. Опускает ладонь, пытаясь прийти в себя, выдавить ухмылку, которой одаривает Доминик обычно - и не может.
- Впрочем, какое тебе дело. Небось, скажешь ещё, что я сама виновата. А я чувствую себя так, словно меня облили помоями. Он... забрал у меня... а потом просто ушел. Ему плевать. - И издала тихий всхлип. Всё ещё без слёз. Но опустив голову и закрыв лицо ладонями на всякий случай, не собираясь выглядеть неэстетично, тем более при Делакур.