В эту ночь Брайану будет не так просто вернуться домой, где бы теперь ни был его дом. Он еще не знает об этом, когда на прощание обнимает Корнелию, когда машет рукой на прощание остальным, когда переступает порог паба, чтобы вдохнуть прохладный ночной воздух. Да, черт, эту смену они отработали просто замечательно, голос его был полон сил, мелодия, которую он рождал с остальными музыкантами, тянула в пляс, всё было хо-ро-шо. Дома его ждет Михаэль, а еще завтра - день Святого Валентина, и он уже приготовил для возлюбленного небольшой подарок, который, впрочем, должен ему понравиться. Полнолуние наступит еще не скоро, поэтому разум оборотня свеж и чист. Что вообще может пойти не так?..
Блаженную тишину ночи разрывает шорох крыльев, звучащий поистине сюрреалистично. Брайан не понимает даже, чем именно его так привлекает этот звук, должно быть, дело в том, что его должна издавать какая-то птица поприличнее воробья или голубя? Слишком уж внушительно звучит. Слишком уж... близко? Всё, что успевает молодой человек - это пригнуться, успевая прикрыть голову руками, когда прямо над ним, задевая крыльями, проносится какая-то большая и явно хищная птица. Она промахивается, хотя нацеливалась клювом и острыми когтями на него, издает почти разочарованный крик, иначе это не назвать, а затем круто разворачивается в воздухе, преодолевая его сопротивление, и летит в обратную сторону, целясь точнее. Обычные птицы не летают так осмысленно. Обычные птицы не делают таких сраных виражей. Обычные пти... Брай, конечно, не орнитолог, но что забыл коршун посреди цивилизованного Лондона?! В общем, о магическом происхождении птицы сомневаться не приходится. Но какое конкретно это происхождение? Что от него нужно этой гребаной птице? Брайан едва успевает нырнуть в сторону, спасаясь от когтей. Шок в нём слишком силен, чтобы дать место страху. Недоразумение... глупое недоразумение. Казалось бы, разве человек не сильнее какой-то там птицы? Хищной, обладающей явно слишком уж похожим на человеческим разумом. Коршун, промахиваясь снова, разъярился еще больше, но Гудман решил не тормозить, дивясь необычным зрелищем, а спасать свою шкуру, пока дорога. И как назло, блин, занесло в район, где спрятаться негде! Открытое пространство... его подкараулили в парке. Подкараулили? Почему приходит именно такая мысль? Что это за коршун, вашу мать?! Брай пытается обдумать это, пока убегает, и старается не оглядываться. Неожиданно спину пронзает боль, заставляя вскрикнуть - коршун настигает его и проходится когтями по куртке, цепляясь за ткань, и это ощутимо сквозь одежду. Но вместо того, чтобы попытаться, например, зацепиться надежнее и выклевать ему глаза - птица взмывает в ночное небо снова, издавая уже торжествующий крик, чтобы тут же развернуться - и напасть снова. И снова. Клюет его в затылок все же, играючи расправляясь с чужой скоростью, явно постепенно входя в раж и все увереннее цепляясь за куртку когтями, для равновесия размахивая крыльями, но в какой-то момент Брай оказывается хитрее, и, завидев впереди дерево пораскидистей, сбегает с тропинки на траву, чтобы добежать и прижаться к нему спиной - достать до него так будет неудобнее, придется совершать слишком крутые даже для обладающей разумом птицы маневры. Коршун, снова разгневанный, кружит в небе, в свете одиноких фонарей выглядя особенно гротескно, и если бы не его гневный клекот да шорох крыльев, можно было бы признать это зрительной галлюцинацией. Брай, не собирающийся терпеть это, осознавая, что поблизости хотя бы нет магглов, достает палочку из-за пазухи, и целится в птицу, пытаясь сбить её одним из заклинаний. Он, вообще-то, не то чтобы вредитель местной фауны, но не собирается терпеть столь варварские нападения на свою персону, поэтому заклятия применяет действительно атакующие. В нем, между тем, копится подозрение, а вместе с ним начинает рождаться какой-то иррациональный даже страх. Этот коршун - кто? Какой-нибудь анимаг? Еще одна, меняющая обличье тварь? Науськанная и созданная магией птица? Но в какой-то момент птица, одно из заклинаний которой попало в хвост, заставив его задымиться, издает что-то, похожее и вовсе на крик боли, и затем исчезает среди голых, но все равно создающих некоторую завесу деревьев. И какое-то время Брайан слышит только тишину. На самом деле, достаточное для того, чтобы его сердечный ритм выровнялся, а зародившийся было страх исчез. Что бы это ни была за хрень - она оставила его в покое. Наверное. Поэтому Гудман, перестав трястись, как девчонка, отрывается от дерева, как своего укрытия, и выходит назад к дорожке, открытому пространству. И идет, продолжая напряженно прислушиваться к тишине, чувствуя, что это - еще не конец. И действительно, в итоге Брайан находит то, что искал - точнее, слышит. Только это больше не крылья и клекот. Это - голос. Человеческий и вполне осмысленный. Явно мужской. И этот голос говорит, говорит ему, что...
Они не любят тебя. Они никогда не любили тебя. Поверь мне. Поверь. Никто из них не дружит с тобой. Никто из них не жаждет общения. Они просто вежливые. Они боятся. Они боятся и не хотят расстроить тебя. Они... Вместе со словами, звучащими, кажется, в его голове, потому что Брайан оглядывается и не видит источника звука, перед ним - пустынный парк, в голове возникают образы. Образы его друзей, еще со школы, образы тех, с кем он общался и общается до сих пор, образы тех, кто ему дорог, но - людей. Определенно среди них нет ни одного разумного существа. И именно это...особенно больно? Брайан - волк среди людей. Он среди них работает и живет с ними по соседству. Он трясет головой, пытаясь выбросить из него образы людей, близких ему людей, которые от него отворачиваются, которые отстраняются от него с ужасом, брезгливостью и неприятием во взгляде, которым он неприятен и противен, которые... Он не может. Не получается. Эти образы слишком четкие, они налипли на стены разума жвачкой, и Брайан почти слышит их голоса, которыми они упрекают его, которыми они ненавидят его и хотят ранить. Голоса сливаются в гул, но среди них сладкой песней продолжает звучать один, слишком четкий на их фоне, проникающий в самые потайные части сознания.
Они никогда тебя не любили. Никогда. Никто из них. Ты не мог им помочь, когда ты был им нужен. Ты не мог их спасти. Ты - слабак. Они презирают тебя. Ты - чужак. Ты - волк среди людей. Ты...
- Да кто ты такой?! Что тебе от меня нужно?! - Голос Брайана звучит хрипло и дрожит, потому что он неожиданно слишком резко ощущает, как съезжает его крыша от недоумения, от ужаса, от того, что... он начинает верить тому, что видит внутренним взором, тому, что слышит. Это начинает казаться ему не менее реальным, чем птица. Коршун, который хотел выколоть ему глаза и пробить черепушку, чтобы полакомиться мозгами. Затылок болит, и, возможно, там идет кровь, надо бы проверить - но Брай стоит, словно парализованный. На реальное изображение ночного пустынного парка накладывается новое - огни. Огни, поначалу не больше светлячков, но становящиеся всё более четкими. Брайан видит, что это - вовсе не огоньки, это - факелы. Брай видит тех, кто несет эти факелы, и хочет закричать. Он уже видел это зрелище однажды. Только тогда факелы держали глупые чужаки, а сейчас... Это - его близкие. Те, кто ему дорог. Всё ещё - люди. Он чужой для них. Они пришли избавиться от чужака. Они пришли...
Феликс, с подпаленными штанинами, отвлекая разум Брайана иллюзией, тихо выходит из ближайшей тени, и с каждым его осторожным тихим шагом - не дай Мерлин нарушить! - сила гипноза, которым он воздействует на чужой разум, только усиливается. Ничего этого нет. Фел даже не уверен в том, что действительно видит оборотень, но по взгляду того, полному ужаса и направленному в пустоту, понимает, что действует правильно. Он всего лишь немного проследил за Гудманом и нашел в его восприятии брешь, чтобы проникнуть в неё ядом. Стать вирусом, поражающим здоровые клетки. Надавить на больное. Ох, видит Мерлин, он даже не знал, что это будет настолько легко! Михаэль вообще не работает со своим щеночком. Что же, тем лучше... и тем хуже для них обоих. Феликс хочет прикоснуться, но боится, что тогда переборщит, что тогда его касание вернет Браю здравость рассудка - с оборотнями следует быть осторожнее даже не в полнолуние. Одно неловкое движение всё разрушит. Одно неловкое касание... Пальцы зачерпывают воздух над чужим лбом - ветер дует так, что его не учуять.
Они смеются над тобой. Они никогда по-настоящему не примут тебя. Это - их настоящая цель. Благодари меня за то, что я показываю тебе это. Теперь ты знаешь... ты начнешь сторониться... Не верь им. Они хотят твоей смерти. Они хотят тебя... СЖЕЧЬ!
И факелы, которые держат в руках его близкие, они бросают в него. Взмахивают ими совсем рядом, пока огонь не примется за ткань одежды, пока... Брайан захлебывается криком, полным ужаса и неприятия, и злости, и падает на колени на асфальт в пустынном парке, закрывается руками от летящего в него огня, ему кажется, что он горит, как сцена в ноябре, как тот злополучный концерт, с которого он сбежал. Да, он сбежал, но он должен был сгореть. Должен был погибнуть там. Они пришли за ним, чтобы убить его, чтобы вернуть ему пламя по праву. Они ненавидят его. Они никогда его не примут. Брайан - волк среди людей...
Феликс решает, что на этом - достаточно. Иллюзия, подогреваемая чужим голосом, тает медленно, по мере затихания самого этого голоса. У него даже успевает пересохнуть во рту, когда он наконец его закрывает, удовлетворенный зрелищем. Заглядывает в глаза оборотню, обойдя его, видя, как к тому, коленопреклонному, медленно-медленно возвращается осмысленность.
- Молодец, щеночек. А теперь - уходи к своему возлюбленному. Да беги со всех ног, чтобы я не отправился за тобой. Беги и передай ему привет от его давнего друга. Расскажи ему о коршуне. Расскажи, давай, я думаю, он узнает... Беги же!
И затем, заливаясь смехом, Феликс наблюдает за тем, как Брайан действительно дает стрекача, еще даже не успев осмыслить это, продолжая находиться под гипнозом, подчиняясь приказу. Чем дальше он будет убегать - тем слабее будет гипноз. Буквально через пару минут оборотня отпустит окончательно, след чужого разума в собственном покинет его. Но плоды этого гипноза не исчезнут. У них оказалась на удивление плодородная почва, чтобы прорасти в нем и пустить корни. Это не выветрится теперь ни за день, ни за два... Только контр-вмешательством, может быть. Хватит ли Джону, или как его там теперь, низости и благородства одновременно, чтобы подлатать чужие раны? Чтобы вырвать этот плод раздора с корнями. А пока...
На самом деле, ни малейшего представления о том, как Михаэль будет действовать, у него не было. Прошло слишком много лет, и Джон за них успел измениться. Стоит начать хотя бы с того, что да, того Джона больше не существовало в каком-то смысле. А у этого были яркие волосы и куда более зрелый разум. Иногда ничего не делать - мудрее. Иногда мудрее - простить. Иногда мудрее быть добрым, да? Глупости для малолеток. Феликс знал, что преступления не имеют срока давности - и жаждал получить за них кару, даже таким путем. Он подозревал, конечно, что этот новый Джон может поступить, как трус - или мудрец? - и не прийти с ним разбираться. Но мог ведь и прийти? Потому что у него обязаны найтись слабости. Потому что если его слабостью не был этот щеночек - то Феликс был готов опустить руки, признавшись, что за сто лет так и не понял людской природы. Потому что Феликс за Агнесс бы убил, не задумываясь, даже своего друга, не то что своего врага и, тем паче, убийцу. Но об Агнесс никому знать не нужно, волшебницы с солнечным нравом не должно существовать для них. Но кто же виноват, что Михаэль вот вообще не палится? Это было так легко, всего-то немного за ним последить, чтобы разузнать всё. Всего лишь немного хитрости, слежки, взломать чью-то почту, чью-то камеру... Мелочи жизни. Чтобы запугать волчонка, тоже не потребовалось много труда, как оказалось. Это было почти - почти как? Скучно? Очень уж волчонок оказался впечатлительным. Маленький, наивный щеночек... Что, неужели у Джона со временем настолько изменился вкус? Или любовь, основанная на чувстве жалости - это теперь модно? Блин, если Джон правда не струсит и явится, пусть и под маской такого яркого-приятного Михаэля - Феликс, думается, обязательно спросит его об этом. Вот только явится ли? Наберется ли - чего? Наглости, дерзости, гнева, жажды справедливости, мести? Фел жаждет попробовать на зуб всё, что ему дадут.
И всё-таки, когда в его дверь позвонили - он был несколько удивлен. Так быстро? Всего лишь один день прошел. Впрочем, ладно... Постаравшись принять самый невинный вид, на который был способен, спрятать холодные искры удовлетворения подальше из глаз, Хоффман распахнул дверь.
- Дж - кхм - Михаэль? Ох, не ожидал тебя увидеть. Ты можешь войти, конечно. Как ты вообще нашел мой...
А дальше мир Феликса разбился на множество осколков.