Не нужно слишком много времени, чтобы полюбить то, что действительно "твое", будь то вещь, работа или определенный человек. Чтобы начать думать о драконах у Магнус уходить все детство, наполненное рассказами отца в тайне от строгой матери, но чтобы их действительно полюбить — меньше недели перед первыми в жизни экзаменами в школе. Разговоры о силе и свободе, что поддерживали ее в самом детстве, одинокую и старательно задавленную главой рода, внезапно превратились в стремление, в ту самую силу, которой ей не хватало, чтобы принять решение, в упорство и в уверенность в том, что именно этот Путь — единственно верный. Эти мысли взошли ростком посреди голой пустыни долга перед семьей, пустили крепкие корни, тонкими нитями вплетающиеся в сознание тогда еще ребенка: мысли питались ее волей и вскоре превратились в Решимость, раскинув ветви и устремившись вверх, к самому небу, которого она так желала.

Магнус была лучшей. Лучшей — буквально, начиная с оценок и заканчивая общим объемом знаний. Она впитывала любую полезную информацию, как губка, она легко запоминала и понимала материал, ее потенциал оценивали настолько высоко, что не боялись начать разговоры о блестящем будущем еще на предпоследних курсах Дурмстранга, умалчивая лишь о полной неспособности к Прорицаниям в связи со слишком критичным мышлением. Но все же, Магс должна была вырасти прекрасной и сильной волшебницей, должна была возглавить свой род, должна была стать той, кого все хотели видеть и кем хотели гордиться, не замечая, как затравленно она смотрит во время этих разговоров, как напрягается каждая мышца в теле, как темнеют глаза, пряча в себе тщательно сдерживаемое подсознательное возмущение. Она столько всего была должна, что все эти обязательства, все ярлыки, навешанные семьей и окружающими, давили на хрупкие девичьи плечи с самого детства и до юности. Линдберг бережного хранила темные мысли о долге внутри себя, уютно устраивая их в опустевшей после вступительного испытания нише там, где должно было быть сердце, наполненное чем-то кроме нежелания и задавленного раздражения. Эти мысли гнили в ней, рождали чудовищ, с воем рвущихся гневом наружу, но Магнус сажала своих демонов на цепи самоконтроля, вскоре просто окончательно перестав улыбаться. К своему выпуску она была совершенной захлопнувшейся ракушкой, створки раковины которой невозможно вскрыть даже ножом для любимых матерью устриц. А после выпуска она жирной красной линией перечеркнула все чужие ожидания и стала той, кто может погибнуть почти в любую минуту своей жизни.

Стажировка в Министерстве Магии для многих выпускников казалась адом, потому что так уж устроены люди, будь они магами или магглами, не важно, они все равно хотят развлекаться, пока молоды, хотят пробовать новое и искать себя, поэтому из группы поступивших на стажировку драконологов до четвертого года дожили в лучшем случае десяток человек. Маг была лучшей даже здесь, шла вперед, подобно ледоколу или тарану, не встречая на пути никакого сопротивления: она единственная из группы не загубила ни одного дракона, единственная не пропустила ни одного дня, единственная цеплялась за любую возможность развивать свои способности и наращивать знания о смертельно опасных ящерах. Она работала с исключительной педантичностью, потому что не могла иначе, потому что не могла упустить свой шанс вырваться. Ее не любили, ее даже побаивались из-за отсутствующей эмоциональности и чрезмерной серьезности, но Линдберг было плевать в то время, как подходил к концу пятый год: впереди ждали испытания.

Самый сложный этап — он же самый первый, волшебница провела на коленях и с закрытыми глазами. Ни шорохи, не скрежет, ни звуки шагов не пугали ее, сосредоточенную на темноте перед закрытыми веками. Она словно бы была настолько далеко, насколько это возможно, и там, в совершенной пустоте, ей было на удивление хорошо. Второе испытание она прошла на ура, потому что иллюзия — это всего лишь иллюзия, она не может думать самостоятельно, а значит не может причинить никакого вреда. Страшнее был настоящий дракон, ждущий ее в последней день на третьем испытании. Она никогда не забудет — да и никто из присутствующих тоже, — какой восторг и ужас растекался по ее венам, заполняя все хрупкое человеческое существо, и как она, ледяная леди, улыбалась, готовясь выйти к подростку Норвежского горбатого. Никто и никогда не видел ее такой счастливой, никто и никогда не видел проявления ее эмоций, в принципе, вообще. Но к магическому существу она шла уверенной и совершенно спокойной, потому что все ее нетерпение, вся ее эйфория, все это было умело перекрыто поистине железным самоконтролем.

В тот день она заработала свой первый ожог, незначительный и подаренный огнедышащей тварью просто из вредности. Но испытание было пройдено.

Магнус получила достаточно предложений со стороны, она могла бы работать практически в любом драконарии планеты, но осталась дома, в Норвегии, без памяти влюбившись в черных агрессивных исполинов. Драконы были ее единственными, они заменили семью, друзей и даже любимых. Драконы были жизнью, были дорогой, которую она выбрала, были абсолютно всем, что было ей нужно, и эта истина не менялась все последующие годы. Близость с магическими существами меняла женщину стремительно, начиная с внутренних установок, взглядов и ощущений и заканчивая внешностью: в растущей самоуверенности и самолюбии волшебница становилась красивее и привлекательнее для людей вокруг себя. Людей, которыми она мало интересовалась, которые были ей не нужны, которые считались лишним придатком ее настоящей и будущей жизни, которые подпускались близко лишь для того, чтобы утолить чудовищный телесный голод по физической близости, который тоже породили в ней драконы, сделав ненасытной и яростной, пламенной, жадной до чужого огня. Человеческое тело копило опыт и меняло партнеров, ни разу не связав эти импульсивные стычки с чувствами внутри, недрогнувшими и все еще обращенными к алому драконьему взору. У нее никогда никого не будет важнее.

Это был пятый год ее работы драконологом. Едва получив звание старшего, Магнус тут же ввязалась в поиски украденных детенышей, который перевозили через ее страну в Румынию. Она выслеживала браконьеров с драконьим же упорством, почти все время проводила либо в небе, либо прочесывая точки незаконного сбыта животных ингредиентов для зелий. И ведь смогла! Смогла то, что не смогли сделать ее коллеги: женщина нашла пропажу и ее группе удалось прижать похитителей, передав их Министерству из рук в руки, но при попытке усмирить птенцов все пошло не настолько гладко, как всем хотелось бы.

Это больно, когда ткань мантии и формы под ней вплавляется в кожу под жаром выплюнутого на волшебницу яда. Это больно, когда плоть начинает разъедать, больно, когда Магс подхватывают на руки и оттаскивают в сторону. Ей больно не то что двигаться — просто дышать, и кажется, будто вся правая сторона тела вскоре исчезнет вовсе, расплавленная и уничтоженная напуганным ребенком. Не столь важно, человеческий он или драконий — он все равно ребенок, который просто не виноват, что боялся и хотел себя защитить. Все, что Магнус успевает прошелестеть, пока ее не скручивает особенно сильным приступом боли: "Не трогайте его...он не виноват". Не виноват. И она тоже не виновата, потому что выполняла свою работу, ту, что сама же для себя выбрала. В болезненном бреде на грани потери сознания Линдберг думает о том, что так, возможно, будет лучше: женщина уже никому и ничего не будет должна... Но ей не дают умереть. Вокруг суета и шум, который доносится будто из-под воды, пока она наконец-то не проваливается в сладкое забытье без боли.

Она с трудом смогла открыть глаза только позже, когда пропитанную какой-то дурно пахнущей травами жижей одежду осторожно отрывали от ее плоти вместе с ней, кусочек за кусочком. Кажется, она буквально видела, как на темной грубой ткани остаются куски сморщенной, отошедшей от мышц кожи. Это одновременно мерзко и чертовски страшно, если бы Магнус вообще была способна чего-то бояться после тесного общения с драконами. Она только морщится и стонет, а в какой-то момент протяжно кричит, вцепившись здоровой рукой в кого-то, стоящего рядом, когда к очищенным ранам прикладывают компрессы и туго стягивают их бинтами вокруг ее тела, приподнимая и ворочая. Правое плечо, грудь, бок и бедро жжет так, словно она получила вторую порцию яда от птенца. В полубреду Линдберг краем ускользающего сознания вылавливает из мутной мешанины лиц и объектов над собой что-то яркое, радужное — оно отпечатывается в сознании особенно четко. «Все будет хорошо» — говорит кто-то перед тем, как женщина снова теряет сознания, буквально насильно заставленная выпить какой-то густой горький отвар, и этот мягкий взволнованный голос преследует ее в беспокойных снах до самого следующего пробуждения.

Наверное, она бы действительно умерла, не будь ее тело настолько сильно изменено огнедышащими тварями. Любой другой человек бы точно умер от боли и ужаса, но Магнус…о, она продержалась до самой больницы и уже во второе свое пробуждение слабо интересовалась судьбой птенцов. Волшебница была слаба, лекарства все еще причиняли ей словно бы в разы больше страданий, чем нанесенные драконом раны, но коллегам, по очереди дежурившим рядом с ее кроватью, приходилось рассказывать последние новости и буквально принуждать Линдберг оставаться под наблюдением колдомедиков. К слову, Маг теряла сознание еще несколько раз и много спала, но это не помешало ей все же вызнать и запомнить, что как бы не были велики сердца скандинавов — браться за ее ранение никто не хотел, потому что с тем, что сделали драконы, бороться практически бесполезно, и если бы за нее не заступился один молодой медик…

Магнус покинула Фригг, как только смогла стоять на ногах и спокойно двигаться, не дергаясь и не морщась от приступов боли в едва затянувшейся тонкой новой кожей ране. Покинула стремительно, почти сбежала, потому что последние несколько дней своего пребывания в лечебнице не могла спокойно лежать на месте. Ее тянуло домой, тянуло к огню, тянуло к опасности, стали и небу. Она не прощалась и не благодарила, но каждую последующую ночь драконолога снова преследовал тот самый сон. Все будет хорошо… Все будет хорошо. Теплая, чуть шершавая ладонь касается лба, убирает с влажной кожи прилипшие светлые прядки, а волосы склонившегося над кроватью колдомедика такие…словно радуга после дождя. Линдберг не выдерживает и спустя почти неделю ловит у общих казарм молоденького стажера, вручая ему сверток и буквально приказывая «доставить лично в руки волшебнику с яркими волосами и поблагодарить за спасение», а спустя день получает сверток обратно и ответное: «Если хочет поблагодарить, то пусть сделает это лично». Заботливо взращенная матерью и драконами гордость взыграла мгновенно, пронизанная нотками раздражения. Магнус забирает свой подарок, убирает его в карман и уже буквально через десяток минут поднимается в небо: дорогу до Фригг она знает прекрасно.

Дорога не занимает у нее много времени, потому что новейшая модель метлы просто уничтожает пространство, сливая окружающие пейзажи в одно сплошное цветное полотно. Магс любит летать: эта любовь появилась совершенно внезапно, кажется, в тот момент, когда она поднялась на метле впервые. В сборную по квиддичу ее не решились позвать только потому, что птица слишком высокого полета и члену такой влиятельной семьи вряд ли будет дело до спорта. Но у Линдберг был талант, определенно был и не из последних — она будто родилась с метлой в руках, тонкая и легкая, проявляющая неожиданную фантазию в пируэтах и легко уходящая от драконьего пламени и их же когтей. Однако сейчас она не спасалась от магической твари, сейчас она летала, чтобы успокоить взыгравшую гордость, чтобы посмотреть в глаза этому наглецу и заставить его взять проклятый подарок, который она готовила и заговаривала половину ночи.

Она опускается прямо у центрального входа и оставляет метлу у дверей, уверенно проходя в лечебницу и едва ли не с порога заявляя, что хочет видеть волшебника с радужными волосами. У нее к нему разговор. Серьезный разговор.

Любовно обернутый бумагой амулет греет пальцы в кармане мантии, пока женщина разворачивается и выходит на крыльцо, ждать. У Магнус не возникает даже мысли о том, что ей могут отказать.