АРМИ ЭНДРЮ МАЛЬСИБЕР
Armie Andrew Mulciber
| ВОЗРАСТ: 30, 08.04.1998. |
ИМУЩЕСТВО
Волшебная палочка: 11,3 дюйма, боярышник, жила дракона
Средство передвижения: Аппарация
Артефакты: Сушеная голова африканского шамана - висит в кабинете на работе, служит оберегом от злых духов, хохочет, если владельцу грозит опасность. Прытко пишущее перо - всегда при себе для быстрой записи важной информации. Вещь с характером и своеобразным чувством юмора - иногда делает нецензурные заметки в записях и рисует рожицы. Зачарованный кассетник, работающий на магии вместо батареек. Имеет разрешение на него.
ИСТОРИЯ
♦ Родился в Стокгольме. Неполная семья. Мать-одиночка. Звали Тереза. Рядовая трудяга, женщина волевого нрава, не склонная демонстрировать свои чувства и эмоции. В каком-то смысле, «железная леди». По крайней мере, Арми знал её именно такой. Отец, как один из последователей Лорда Волан-де-Морта после победы золотой троицы сел в Азкабан. Именно тогда Тереза, мать Мальсибера, переехала подальше из Бртании.
♦ При рождении мальчик не кричал и не плакал, даже после традиционного шлепка, что являлось «тревожным звоночком». Опасения Целителей не были беспочвенными. В плане дыхания, работы сердца и внутренних органов патологий не было выявлено, проблема была в работе нервной системы.
Точный диагноз смогли поставить лишь спустя несколько лет, когда Амер мог уже что-то словесно объяснить. Оказалось, ребёнок попросту не чувствовал физической боли, к счастью, не успев себя покалечить к этому времени. Такое явление называют «Синдромом Бельмондо», встречается крайне редко. Лечению не поддаётся.
♦ «В круговороте большого города моя мать не гнушалась никакой, даже самой «чёрной работы». Уборщица в пабе неподалёку, прачка, судомойка ночной смены. Ей приходилось вкалывать за двоих, если не за троих, чтобы покрывать все наши расходы. В возрасте пяти-шести я уже мог понимать, что появление на свет такого ребёнка – это ярмо на всей жизни. Но я благодарен матери за то, что она ни разу меня не упрекнула в этом. Несмотря на то, что была человеком, скупым на проявления нежности, всегда говорила, что я родился уникальным, особенным, а моя болезнь – не недостаток, а преимущество. Никогда меня не жалела, наоборот – делала всё, чтобы я жил полноценной жизнью. И я благодарен ей за это! Она научила меня многому: принимать себя, понимать тело, вовремя оказывать должную помощь при его повреждениях. Тереза следила за тем, чтобы я питался по часам, одевался по погоде, ведь чувство холода и голода у меня тоже были притуплёнными, хотя и не отсутствовали полностью, как ощущение боли. Мне повезло больше, чем другим пациентам с этим диагнозом. Спасибо тебе, мама. Я рос дисциплинированной, организованной и самостоятельной единицей общества.»
♦ «Тереза говорила: «Необычное заболевание – далеко не самое удивительное, что может произойти в твоей жизни». Она готовила меня к тому, что я отличен не только этим. Знала о том, кем является мой отец, хотя никогда не рассказывала о нём, ограничивавшись лишь скупыми фразами. Правда иногда она была подозрительно напряженной, когда рассказывала о нём. Из рассказов я узнал, что у меня его скулы, губы, нос и глаза. Что я такой же рослый и структура тела похожа. Из чего можно сделать вывод – я был его полной копией, судя по количеству схожестей. И я видел, как ей больно находиться с его копией. Что же, вскоре моему присутствию в этом доме суждено было практически сойти на «нет». Мои силы проявились в возрасте восьми лет. Что самое странное – я не очень-то удивился. Вернее, моё удивление было каким-то сдержанным что ли, не присущим маленькому мальчику. Тереза часто звала меня «маленький мужчина» за излишнюю сосредоточенность и серьёзности. В магловской школе, да и просто с соседской ребятнёй, всё общение сводилось к минимуму. Мне было интереснее почитать книгу, либо послушать хорошую музыку, которая у моих сверстников не вызывала должного восхищения. Уверен, что меня считали занудой… а ведь я просто не распространялся о том, что отличаюсь от каждого из них, что простые детские забавы могут стать для меня губительными».
♦ «Я зачитывался художественной прозой, но на первом месте для меня всегда была медицина. Мне хотелось разгадать все загадки нашего тела, чтобы лучше понять своё, возможно, найти лекарство, которое ещё не придумало человечество. Просил мать брать для меня в библиотеке умные книги по медицине, так как в детском крыле таких не было. Часами мог задерживаться на одной странице, а когда моё терпение лопалось швырял их о стену, не в силах понять. Было слишком рано… По всей видимости, мне удавалось лишь создавать иллюзия принятия своего недуга. Я завидовал, по-чёрному завидовал шипящим от боли мальчишкам и рыдающим девчонкам, когда они рассаживали коленки, локти. Людям свойственно тянуться к «запретному плоду» и к тому, чего никогда не достигнуть.»
♦ «Меня интересовало всё на свете, просто я не демонстрировал этого. Свою болевую бесчувственность я вытеснял воздействием на все активные органы чувств. Меня привлекала музыка, как я уже говорил. Тереза поощряла этот интерес, купила мне собственное фортепиано, что было сильным ударом по её кошельку, наняла мне частного преподавателя. Я слышал и развивал остроту слуха. Прозвучит странно, но при притупленном чувстве голода, я замечательно чувствовал вкусы и запахи. Мне нравилось наблюдать за тем, как мать готовит пищу. И я с огромной радостью помогал её на кухне».
♦ «Последний год в начальной обыкновенной школе стал для меня своего рода испытанием. Взрослели дети, их недоумение от моего поведения сменялось раздражением, которое, по всей видимости, рождало человеческое любопытство. Я был странным ребёнком, закрытым ото всех. Отвечал на вопросы учителей только тогда, когда спрашивали, никогда не проявляя собственной инициативы. Я мог казаться чёрствым, чуждым ко всему, но это было не так. Я всегда избегал прямых контактов, сам того не желая, привлекая внимание к себе. В мою сторону сыпались оскорбления, которые должны были меня спровоцировать, но этого не происходило. Тогда наиболее активно настроенный «квартет» мальчишек решил подкараулить меня после школы. Они кричали, толкались, я лишь молчал, либо отвечал спокойно и ровно, что лишь больше их провоцировало на агрессию. Наконец, один из них не выдержал, ударил меня громоздким камнем в висок. Кровь хлынула незамедлительно, но я стоял как ни в чём не бывало. Тогда второй огрел меня палкой по спине. Снова ничего. Они начали истерить, не понимая происходящего. Людей всегда пугает то, чего они объяснить не могут. Я молчал, чувствуя, как внутри разгорается пламя. Третий плеснул керосина, ударив меня по лицу. Четвёртый был трусливее остальных… Не знаю почему, но именно его я повалил на спину, вцепившись руками в шею, мои зрачки практически исчезли, сузились холодным безумием. Я не понимал, что делаю, просто вопил как раненый зверь, остальные не подходили. Дальше как в тумане. Знаю только, что итогом было то, что в тот момент, когда меня оттаскивали, трое остальных пали на землю как фишки домино…»
♦ «К счастью, на моё попадание в Хогвартс в магловской школе всё решилось мирным путём, ведь я тогда пострадал куда больше. Волшебная шляпа распределила меня на Слизерин. На факультете были такие как я (вдумчивые, угрюмые), что не могло меня не радовать. Здесь у меня появились товарищи, единомышленники. Я ругал себя за то, что должным образом сначала не принял своего дара, а списывал его скорее на свою врождённую неполноценность, чем на настоящее чудо.
Мне было интересно абсолютно всё, однако упор я делал, всё-таки на колдомедицину, ведь ещё в мире простых людей меня интересовала именно эта наука. Со способностями она становилась намного эффективнее, однако я не забрасывал и магловских книжек, особенно меня вдохновляла хирургия. Особых успехов, помимо врачебной магии, удалось достигнуть в смежной, как мне казалось области – зельеваренье. Я научился забывать о своём заболевании, осваивал магию, чтобы уметь дать достойный отпор и постоять за себя как следует. Я жил по принципу единого. Тренировал и тело, и мозги, и свои умения, доводя их до совершенства и полного автоматизма. На момент юности ко мне пришла некая беспечность, несколько раз я попадал в Мунго из-за излишнего физического усердия (кто бы мог подумать, что это место впоследствии станет делом жизни). Самое яркое воспоминание – падение с метлы на вираже, сотрясение с гематомами на лице и теле, перелом шеи и нога с костью наружу. Зрелищно и абсолютно безболезненно. Моя самоуверенность поднялась на уровень безрассудства, я просто игнорировал свой недуг. Врачи орали, когда я был в лазарете. За то, что поднимался с кровати раньше назначенного срока, получил строжайший выговор с угрозой исключения. Только тогда посмирнел». После окончания Хогвартса поступил на службу в Мунго, мне хотелось заниматься любимым делом. По возможности рвался на передовую, хотя моим долгом было лечить раненых»
♦ «Её звали Моника. Мона. Поступила в Мунго с множественными переломами костей. Она лежала передо мной – юная и беззащитная. И, знаете, какая мысль промелькнула у меня в голове? Что в этот момент я готов был дать ей на время свою особенность, просто потому, чтобы боль не искажала её прекрасного лица. Я сделал всё от меня зависящее, чтобы она поправилась поскорее. Во-первых, потому, что искренне хотел помочь, а во-вторых, чтобы свести наши встречи на «нет». Болван. Но так уж вышло, что мой синдром держал меня и никогда не отпускал, как бы я его не игнорировал. Мне не хотелось портить ей жизнь, обременять её как-то. Но чувства оказались сильнее, каменное ограждение пало пред её природным очарованием. Мы были как две части единого целого. Огонь и вода, земля и небо. Говорят, что противоположности притягиваются, когда-то я тоже был в этом уверен…»
♦ «Мы сыграли свадьбу. От нашего союза на свет появилась маленькая Тесса. Это было первое испытание, выпавшее на долю молодой семьи. Тяжелые роды. Страшно представить, чтобы со мной было, если бы с моими девочками что-то случилось. При рождении дочь не дышала, мне пришлось применить экспериментальное лекарство, другого выхода не было. Но всё закончилось благополучно, пока… Известные строки Маяковского звучат так: «Любовная лодка разбилась о быт». Примерно так и вышло в нашем случае. Как оказалось, Мона не была готова становиться счастливой матерью, карьера для неё была превыше всего. Я понимал, что не хочу разрушать амбиций супруги, однако она позволила себе забывать о нашем с Тессой существовании. Я очень терпеливый человек, однако у каждого может случиться короткое замыкание, после которого следует удар тока. Я ждал, терпеливо ждал, когда она уехала в Швецию (о чём даже не соизволила оповестить меня, принимая решение за двоих). Неделю, две, месяц, несколько месяцев. И мне надоело. Я выслал ей требование о разводе, которое она без звука подписала…»
♦ «Разрыв стал для меня «точкой невозврата», своеобразной «лакмусовой бумажкой» определяющий степень жестокости, которая таилась в заточении подсознания эти долгие годы. Моника оставила не только меня, она бросила дочь. Причиной тому послужило желание карьерного роста, но не для меня. Я винил в этом исключительно свой врождённый недуг, моё желание испытать или хотя бы прочувствовать боль достигло апогея. Разрывало изнутри, не задевая снаружи. Мона с самого начало знала о моей особенности, я был честен. Я был открыт, в отличии от неё. Предательство заставляет нас испытывать душевные терзания, но лучше бы они были физическими. Вы знаете, что испытывает человек, которому без анестезии удаляют селезёнку? Я знаю. Я много чего знаю, но никогда не позволю драгоценной дочке это знать. Для неё я заботливый и любящий отец, колдомедик, благородно спасающий жизни.»
СПОСОБНОСТИ И УМЕНИЯ
Еще со школьной скамьи проявил себя превосходным дуэлянтом, но в силу своего характера никогда не старался кому-то что-то доказывать с помощью палочки. Силен как в защитных, так и атакующих заклинаниях.
Прекрасно проявил себя и в зельеваренье и вполне мог бы назвать это любимым предметом. Хорошо разбирается в древних рунах.
Исключением в предметах было - уход за магическими существами и полет на метлах. В первом случае это просто неприязнь к любым животным (исключением разве что были ящерицы), а во-втором случае проблема была в боязни высоты.
Излюбленный способ передвижения – трансгрессия.
СОЦИАЛЬНАЯ ПОЗИЦИЯ
Импонирует политике Гермионы Грейнджер за мир во всем мире, ведь для дочери он желает только лучшее будущее. Даже вступил в ее партию со специфическим названием.
СВЯЗЬ С ВАМИ: | УЧАСТИЕ В СЮЖЕТЕ: Посильное. |
Он спит, но чувствует все: от малейшего прикосновения к обнаженной груди чьих-то пальчиков, до затхлого запаха перегара, пока его лучший друг пытается до него достучаться.
Меркуцио слышит его, но разлепить глаза почти нету сил. Острой болью в плотном каркасе ребер стучит уставшее сердце, гоняя густую, вперемешку с алкоголем, сигаретами и порошком, кровь по его затекшим жилам. Легкая, едва заметная дрожь, бьет его пальцы, они подрагивают во сне, словно от кошмара, но кошмар ждет его наяву, а не в объятьях Морфея. Он собирает все силы в кулак, потому как знает - если Ромео зовет, он нужен ему, - и с трудом почти титаническим приоткрывает один глаз.
Картинка плывет, двоится, и ему становится дурно. Парень тихо стонет, моргает и открывает веки вновь. Он видит перед собой губы друга, что-то шепчущие: не громче, чем писк комара. Меркуцио усмехается; ему хочется сократить эти чертовы сантиметры до него и заставить заткнуться, но сейчас позволять себе редкие шалости он не намерен: Ро явно не в приходе. Чего не скажешь о нем самом.
Парень делает над собой еще усилие, машет на него рукой и переворачивается на другой бок, носом зарываясь в разбросанные по подушке золотые локоны волос. Пару секунд мозг обрабатывает эту информацию, а потом ранит своей крутой отгадкой - девушка. Мерк чертыхается и приподнимает голову. Да, девушка. Да, Джульетта. Обнаженная. А дальше ее противный братец. Тоже в чем мать родила.
- Ебааать... - тянет он хриплым от сна голосом и, позволяя себе единственную вольность, касается мягкой кожи девушки, ведет от бедра к талии до плеча, в душе завидуя Ромео - какую девчонку он отхватил.
Парень отрывается от созерцания тел на кровати и садится, в прострации глядя на Монтекки. Мерк лишь разводит руками, не понимая, что за чертовщина тут творится, пытается вспомнить прошедшие часы, но кроме сплошного "бум-бум", нескольких дорожек, дорогого виски и одного поцелуя вспомнить совершенно не может.
Он выходит на балкон, чтобы очистить сознание от навязчиво играющей музыки и девичьего глупого смеха. Привычным движением ловких пальцев из кармана шорт он выуживает пачку сигарет, достает одну, поджигает и затягивается насколько хватает объема легких, с нарастающей легкостью выпуская в темную ночь облачка мутного дыма. Сзади открывается дверь, из нее практически вываливается Ромео - этот парень почти не умеет контролировать себя в развлечениях. Меркуцио же напротив, за долгие годы дружбы научился пить и курить меньше, чем он, дабы тащить друга домой. Парень хмыкает, когда Ромео спотыкается и в попытке удержаться хватается за его рубашку, он бережно придерживает его и толкает к кованому бортику, вставая так близко, насколько позволяет ему рамки приличия - очень близко.
Монтекки что-то лапочет в бессвязном бреду, Мерк ухмыляется и наблюдает за ним. Сердце глухо стучит в груди, выжидая тот единственно короткий момент, которого Ро никогда не вспомнит - парень научился узнавать это по странному блеску его глаз. Секунда, и он видит его, улыбаясь еще шире.
- Ро, - окликает он и делает затяжку, пока глаза друга фокусируются на нем, в них горит осознание, понимание и такое манящее желание. Мерк делает шаг ближе, впивается в его губы грубым и настойчивым поцелуем, выдыхая остатки сигаретного дыма. Пальцы путаются в его шевелюре, ладони шарят по крепкому телу в единственном желании - лишить его этой чертовой одежды. Ромео ему поддается, как и всегда, когда он любит его, но осознание эфемерности происходящего никуда не уходит. Меркуцио позволяет себе последнюю вольность: он тянет Ро за волосы, больно, вымещая на нем свою злобу, наклоняется к уху и шепчет то, что Ромео выполнит практически без промедления. - Трахни эту девчонку за меня.
- Знаешь, похоже это тот раз, когда я помню не больше твоего, - кидает в ответ Мерк, заглушая в себе горечь воспоминаний о прошедшей ночи. Он скрипит зубами и сжимает в кулаках ткань простыни. Мерк впервые чувствует себя беспомощным! Еще никогда до этого он не забывал что-либо, никогда не напивался до беспамятства и вообще славился жеманными манерами, никогда не уподобляясь животным развлечениям. Именно поэтому и был "парнем на побегушках" для всей семьи Монтекки: сходи туда, забери то, привези Ромео из клуба, откачай Ромео, посмотри за Ромео... Ему порядком надоело быть куклой в руках кукловода, ему хотелось самому порулить, но низость происхождения не давала покоя. Ему здорово повезло, что семья Монтекки приняли его в свой круг. Ему сильно повезло, что его другом стал Ромео. Ему сильно повезло, что друг частенько теряет память - Мерк не был уверен, что Ромео также сильно хочет его, как он - Ромео.
Парень кивает головой назад, приглашая Монтекки разбудить свою блондинку, хотя быстро раздумывает и весьма ощутимо хлопает по ее бедру и смеется, прекрасно осознавая, что ему ничего за это не будет.
Громкий хлопок и тот же дикий смех - Мерк явно перебрал, а Джульетта еще явно трезва для того, чтобы безобидно реагировать на подобные действия парня. Он ухмыляется и разглядывает ее, буквально раздевает глазами, прекрасно зная, как она хороша: он умел ценить красоту во всем, аж красоту человеческого тела особенно.
- Что, любишь понежнее? - дразнится он, в отсутствии вышедших из номера парней, с каждой секундой позволяя себе все больше и больше. Язык без костей, тело без тормозов. Он вмиг взлетает с кресла, оказывается возле девушки и всем телом прижимает ее к стене. - Или все же жестче?
Мерк наклоняется к ней ближе, едва касаясь губами нежной кожи: висок, щека, шея, ключица. Ему нравится запах ее тела, ему нравится то, что она нравится Ромео, но одновременно с этим абсолютно не нравится, как на нее реагирует его тело. Пальцем рисует на ее плече узоры, медленно, крепко держа в своих объятьях, попеременно кидая взгляды в глаза, ухмыляясь и с каждой секундой ослабляя давление, чтобы могла уйти, когда пожелает. А потом, заслышав приближающиеся шаги, коротко впивается ей в губы и возвращается на свое место.
Меркуцио шарит по номеру и подбирает свои пожитки. Мозг лихорадочно работает, восстанавливая или додумывая картины прошедшей ночи. Они явно устроили оргию - это было глупо отрицать. Как глупо отрицать и то, что они явно переборщили с наркотиками и алкоголем. Нет, стыдно им не будет, но определенно вызовет негласное правило более не отдыхать вместе.
- Эй, просыпайтесь, сони! - кричит он в ухо Тибальту, хлопая его по щекам. - Отгуляли свое, проснись и пой!
Ему явно доставляет это удовольствие, даже головная боль отступает на второй план, а детское злорадство берет верх. Он наблюдает, как они лениво шевелятся, ухмыляется и более не торопит их, понимая, как им сейчас хреново.
- Ну что, кто-нибудь помнит что-нибудь? Потому что я - нихрена, кроме того, как снюхивал дорожку кокса с ее груди, - он указывает на блондинку и виновато пожимает плечами. - Ничего личного, брат.
