Габриэль в голос стонет, упираясь горячим лбом в шершавую и явно требующую срочной покраски стену хозяйской спальни, и ждет, что вот-вот широкая ладонь Сириуса ляжет на ее рот, зажимая звук, частично лишая доступа кислорода; жест, в общем-то, логически верный – где-то там, может даже за соседней стенкой, обретшие второе дыхание Поттеры, и им уж точно не нужны эти звуки, это знание. Заглушающие чары Блэк упрямо и строптиво использовать отказывается: то ли потому, что в принципе не любит радовать этот дом магией, то ли потому, что ему интереснее, когда острее, когда можно, склонившись к ее уху, сладко и требовательно велеть «тише».
- Тише, - шепчет Сириус, притягивая вейлу к себе за скрещенные за спиной руки, и от этого шепота, смешанного немного с кислородным голоданием и на четверть – с тугим возбуждением, у Делакур темнеет в глазах. Устоять на ногах ей помогает если и не Блэк, крепко держащий обе ее кисти, то услужливо подставленная стенка.
- Enfoire*, - выдыхает Габриэль ответом сразу на все, в большей степени, конечно, это относится к Сириусу. Порой она зовет его и похуже за его нездоровое отношение, за их нездоровые отношения и за все прочее, разумеется: за облезлые стены особняка, за слишком ржавые пружины в кроватях, за отвратительную привычку не спать по ночам без веской причины, за болезненную потребность в опасности, за постоянную жажду в глазах – с этим Габриэль разбирается как может, и после очередной дозы заменяющего рассудок секса мужчину, кажется, ненадолго отпускает, но эта странная, темная потребность непонятно в чем, словно отголосок присутствия Дементоров, неотъемлемо возвращается, придавая ясным глазам Блэка ту самую опасную глубину, которая заставляет девушку время от времени произносить его фамилию чуть ли ни на коленях. Блэк, Блэк, Блэк – в этом есть какая-то чернильная правда, и шершавые стены поместья об этом знают.
- Я знаю, - ухмыляется Сириус ей в спину, посылая улыбку мурашками по обнаженному позвоночнику, и отвечает на все ее невысказанные претензии на редкость учтивым и выверенным толчком. Габриэль, не в состоянии сложить в голове французские-английские-любые слова, практически бездыханно кусает его за пальцы, щедро проходясь языком по мягким подушечкам, и теряется в экстатичной дымке, неосознанно пытаясь рухнуть на пол. Сириус, как обычно, слишком милостив, чтобы позволить ей упасть.   

9 августа 2003

- Никак не пр'ивыкну, что здесь тепер'ь столько людей, - улыбается Эль, присаживаясь на пол перед разожженным камином. Она бы посетовала на привычку Блэка разводить огонь в августе, но искренне считает, что лето в Британии настолько не похоже на лето, что можно и промолчать. Сириус, вымокший до нитки, сидит напротив, так же на полу, вытянув ноги в половину длины огромного ковра, потягивает огневиски. Насколько Делакур может судить, она его не отвлекает – он даже не трудится обратить на нее внимание, полностью погруженный в свои мысли. Эль не обижается: неизвестно, как бы она реагировала, однажды застав дома давно почившего родственника.

Все, что ей удалось узнать об отношениях братьев Блэк было настолько же абсурдно, насколько и противоречиво, а потому, однажды столкнувшись в дверях с Регулусом, Габриэль уже знала, что этот молодой человек существенно усложнит ей жизнь. Не то чтобы к моменту его появления у Габриэль имелся мало-мальски коварный план по отношению к его брату, – все ее посягательства на личную жизнь Сириуса были настолько же просты и тривиальны, насколько и матримониальны, все было ясно как длина бороды Мерлина, – однако сам Регулус был персонажем непростым, и Габриэль, и до того считавшаяся на Гриммо, 12 всего лишь гостьей, не представляла, как будет существовать под крышей с человеком, которому особняк принадлежит настолько же, насколько и его старшему брату, и который, будучи полным незнакомцем, не питает к ней особого расположения (видимо, не питать к ней особого расположения – это семейная блэковская магия, она же вейла, гриндилоу их задери!).
Впрочем, на ее взгляд, Сириус тоже не был исключительным лапушкой – в общем, на пару с Регулусом они осложняли все до такой степени, что у француженки уже на второй день их сосуществования болела голова от количества английской семейной драмы на квадратный метр дома. Она уже привыкла к старшему Блэку, к его меланхолии, порой выливающейся в сумасшедшее, безрассудное, долбанутое и неотъемлемо опасное приключение, однако к Сириусу она привыкнуть хотела, это было ее желанием; младшего же брата вейла, ведомая нечеловеческой интуицией, сторонилась, вероятно потому, что и Сириусу общение с ним не давалось, а Эль не хотела осложнять и без того сложные семейные отношения.
Она совершенно не понимала, почему воскрешение брата интересует Сириуса больше своего собственного: с появлением Регулуса их расследование, начавшее было набирать обороты, застопорилось, и Эль была вынуждена проводить время, шлясь по магическому Лондону в одиночку – Блэк полностью ушел в себя и свои проблемы, порой забывая даже про обязательные тренировки. Застать его дома одного у нее теперь не получалось: он либо пропадал где-то до глубокой ночи, либо находился в компании Джеймса, Ремуса и Лили, либо безуспешно пытался восстановить родственные отношения. Именно поэтому Габриэль не возражала против огня в августе.

Время за полночь, а Блэк даже не пытается высушить себя заклинанием – черт знает, где он плавал. Дождя за окном нет, зато меланхолия в зале цветет пышным цветом.
- Что бы ты ни делал, надеюсь, это стоило того, чтобы испор'тить пар'кет, - с легкой ехидцей замечает вейла, припоминая тайное убежище Блэка на океанском берегу, и делает несколько взмахов палочкой – через пару секунд призванные из ванной уютные махровые полотенца темно-синего цвета бесцеремонно приземляются на мокрую голову Блэка. Il йtait comme un petit enfant,** - думает Габриэль, следя за каплями воды на его лице, а затем забирает практически пустой бокал из его рук. Она могла бы использовать заклинание, чтобы мгновенно высушить его одежду и волосы, не дать простудиться, но зачем, если ей гораздо интереснее, приятнее наблюдать, как он стянет мокрую футболку через голову, как просушит полотенцем волосы, как оставит его лежать на плечах – всего лишь деталь, всего лишь маленькая крупица знания, но Эль кажется, что она знает все, что ей нужно знать об этом мире. Потому что Эль кажется, что она влюблена.

15 августа 2003

Заклинание впечатывает ее в стенку с такой силой, что на мгновение француженка не может дышать. Стена дома опасно вибрирует, настаивая на более деликатном обращении. Габриэль и слова не успевает вставить – на нее сыпется следующая волна атак. Да она и не стала бы: она заслужила все то, что происходит сейчас. Блэк заслужил не меньше свое право обращаться с гостьей таким неподобающим образом. Они оба злы до черта, но, кажется, только у Сириуса действительно есть повод, и Габриэль отбивается как-то вяло, настолько, что можно решить, будто бы во всем этом она находит какое-то мазохистское удовольствие. Что, впрочем, неверно – вейла далека от мазохизма, самоистязаний и в любой другой ситуации – от угрызений совести. Однако она понимает, что Сириус злится на нее прежде всего за беспринципность – то, чего и она себе не прощает, поэтому непредусмотрительно-предусмотрительно использует Протего от летящей в нее швабры. Оставшийся после синяк – вполне себе повод себя простить, опрометчиво размышляет вейла.
- Слабо, - сквозь зубы, как будто собирается ее растерзать, не меньше, цедит Блэк, и чернота в его глазах расползается на синюю радужку. Эль сглатывает и отступает на шаг, вновь поднимая палочку, показывая, что еще не готова заканчивать занятие.
Интересно, кому из них двоих она делает одолжение? Блэку, который не раскрывает рта в ее присутствии уже три дня, будто слова даются ему исключительным усилием воли, или себе, старающейся сдержаться изо всех сил, чтобы не наговорить лишнего. Он не то чтобы игнорирует сам факт ее существования, но словно бы отказывается признавать, что она есть в его жизни. Исключительно неприятная линия поведения и, считает Габриэль, очень английская снова. Его замещение доходит до предела, когда однажды ночью он возвращается, пропахший хорошо различимыми парами опиума и по-особенному бордельным запахом дешевого секса. Габриэль хорошо осведомлена о подобных местах в магическом Лондоне, однажды в поисках информации они с Сириусом наведались в один, но она со свойственной ей силой воли игнорирует этот факт и даже рассерженного взгляда в сторону Блэка не кидает, стараясь не особо действовать ему на нервы. И все же она по-прежнему где-то рядом и самоустраниться не согласна. Она прекрасно осознает масштабы своего промаха, и, по-честному, она никого не убила. Впрочем, для драмы убийство и не нужно.
Он не получит от нее извинений, пока не потребует их. Он не получит от нее извинений, потому что она еще не заслужила права извиниться: этот урок и несколько следующих ей предстоит отработать до конца, пересчитать синяки – вейла не извиняется перед Сириусом, потому что не уверена, что сама себя простила. Она видит, что злость у них разная: она – всего лишь юное создание, совершившее ошибку, не много не мало, не фатальную, имевшую последствия всего лишь для двух людей, это мелочь для вселенной; но гнев Блэка непропорционален: он злится так, словно это его последний шанс быть разгневанным, словно ждет, что после этого наступит вечное умиротворение – Блэк во всем такой, он как будто все время живет последним днем, и Габриэль это не удивляет, учитывая, что ему довелось пережить. Некоторое удовлетворение ей приносит мысль, что в своих искренних злости и разочаровании Сириус наконец-то не поддается привычным английским поведенческим канонам: он не сублимирует, не пытается сдержаться, наконец-то ничего не подавляет, и Эль ловит себя на мысли, что, возможно, этого она и ждала, момента, когда сотрутся упрямые различия между нациями. Она надеется лишь, что мужчина не настолько разъярен, чтобы запустить в нее Авадой.

начало октября 2003

При разговоре с будто бы сошедшей с портрета Вальбургой Габриэль впервые в жизни прячется за спину Сириуса. Разговором, правда, это назвать сложно, и вейла понимает, что до этого момента никогда не видела Блэка в гневе: однажды она считала, что он злился на нее, но то была всего лишь досада. Все семейство Блэк злится друг на друга совершенно обоюдно, их взаимная ненависть, должно быть, единственное, что скрепляет стены этого поместья.
- Сириус, - тихо просит Габриэль, на всякий случай забрав у него палочку и дергая за рукав, словно ребенок. За несколько месяцев, проведенных в Англии, Габриэль отучилась от двух вещей: использовать французский тон в обращении к англичанам и картавить. Впрочем, оба эти «дефекта» возвращаются к ней с переменным успехом.
Она сама не до конца осознает, чего у него просит: прекратить спорить с матерью, перестать злиться по пустякам, поверить в то, что этот дом того не стоит, что она того не стоит… Как бы то ни было, Габриэль не хочется ни с кем конфликтовать  - хватает ей и ее собственных упрямых родственников, при каждой удобной возможности старающихся вернуть ее обратно во Францию.