ЭАДА МАРЛОУ
(ДИОРИ ЭАДА КИММЕЛЛ)
Aeada Marlowe
(Diori Eada Kimmell)

ИСТОРИЯ
Если хотите расстроить Марлоу, просто спросите у него что-нибудь про его биографию. В зависимости от его настроения и желания есть, либо он вздохнет, нальет вина и вы услышите самые невероятные истории в жизни, либо вино сделают из вас. Хоть Эаде не нравится его первое имя из прошлой жизни, он не может не отметить иронию, насколько оно предопределило всю его жизнь. Диори, в современном мире явно отдающее итальянским, несколько столетий назад было английским, и современные лингвисты до конца не могут определить его значение: либо “милый, дорогой”, либо “суровый, мрачный, тяжелый”. В целом, это и есть два состояния Марлоу.

палочковых дел мастер

В прошлой жизни он был Кидделлом, о чем не очень-то хотел вспоминать вплоть до второй половины восемнадцатого века. Кидделлы, собственно, знать о нем тоже не знали — ну может и значился Диори где-то в древах, но кто ж упомнит, что там за предки в семнадцатом веке были. А были два брата: Эада и Беорн, погодки, славные продолжатели рода палочковых дел мастеров. Киммеллы были гораздо более известны в средние века, чем сейчас, эксперименты над магией в то время приветствовались, а запросы у волшебников были гораздо более разнообразными. Палочка была не универсальным проводником энергии, а помогала достигать целей (а они, как мы понимаем, могут быть разными). Беорна как более усидчивого и аккуратного, оставили с отцом заниматься производством палочек и руководить магазином, а старший Эада, сорвиголова, отвечал за поставку новых и редких материалов, ну и за общее развитие бизнеса. Прогрессивный взгляд на это дело привел Киммелла на другой континент - Америки манили своим потенциалом, предприимчивостью и огромным запасом неизвестных Старому Свету природных материалов и животных, которых можно было использовать для производства палочек.

В США Кидделл оказался в 1693 году, накануне образования всей магической политической системы Америки и первые пару лет наблюдал за этим всем со стороны, держал в поле зрения, но предпочитал заниматься поиском материалов и…. не будем говорить браконьерством, а просто беспошлинной пересылкой всего найденного на родину. Потому что нельзя быть браконьером, когда еще границы не закрыли, таможню не сделали и налоги не ввели. А когда это все появилось — пришлось идти налаживать связи с новообразованным органом власти. К тому моменту Эаде пришлось признать самому себе, что жизнь а Америке ему чем-то нравится несомненно больше, как и роль одинокого охотника за приключениями, чем идея вернуться домой и жить в магазине палочек. Киммелл в принципе никогда особо не желал для себя спокойной жизни, поэтому в длинном и пространном письме он предложил отцу план развития бизнеса в США — идея, в целом, была очень даже хороша, учитывая стремительное развитие американского магического общества. За исключением того, что пришлось впахивать как не в себя вместо приключений.

Магазин в таком случае было дело десятое, нужно было в первую очередь сделать две вещи: наладить беспроблемные и бесперебойные поставки материала на родину и заручиться связями в местном магическом сообществе; обе задачи решались знакомством с МАКУСА, а как быстро оказалось, что там не было никого более уважаемого и значимого, чем первые авроры. Они были чем-то навроде оплота стабильности и спокойствия в строящемся замке в горах Аппалачи, сразу и судьями, и палачами, и главное — через них можно было решить все, что угодно, пока мелкие будущие бюрократы пытались свести в один документ все локальные магические указы и традиции, объединить магические вопросы и занимались прочими утопическими вещами.

В Фонтейне Кидделл увидел свое отражение: они оба открывали любую дверь с ноги, писали жизнь размашистыми мазками и жутко ненавидели ограничения. Видимо, рыбак рыбака видит издалека, и скоро Эада и Теодард вместе не только рабочие вопросы решали. Кидделл ввязывался в аврорские операции на правах консультанта, Фонтейн — несколько дней выслеживал с Эадой птицу-гром для очередной партии материалов. Кидделл даже был шафером на свадьбе Фонтейн, хоть и предлагал жениху сбежать и повторял, что это плохая затея, даже тогда, когда невеста шла к алтарю. Он был прав: хоть девушка и подарила Теодарду трех сыновей, этот брак никогда не был счастливым, а в доме Эады была гостевая комната, навсегда принадлежащая Теодарду.

Охота за клыками вампира обернулась тем, что стали охотиться на самого Эаду; а его ведь предупреждали, что это эксцентрично даже для Киммеллов! Но Эада, в палочке которого была чешуя русалки, тоже отданная его отцу не самым добровольным путем, только самонадеянно ухмылялся, однако в эту экспедицию Теодарда не взял, и даже ему не сказал, что собирается делать — собирался оправдаться потом, что у Фонтейна и так своих забот хватает с Салемскими ведьмами. Вероятно, это и спасло знаменитого аврора от смерти, но также вероятно, что именно поэтому Киммелл не смог выпутаться из передряги. Девять дней он скрывался в горах Аппалачи — кто бы мог подумать, что всего в двухстах километрах от колыбели американской магической демократии его будет гнать как кролика стая вампиров-индейцев. Спустя три века, Эада все еще помнит свое обращение, но никогда не рассказывает о том, как это было.

В начале восемнадцатого века вампиры в Америке не то что были вне закона, но уж точно не обитали в больших городах и не занимались бизнесом. Новообращенный Эада даже не мог попасть в свой дом, теперь отошедший родственникам по ту сторону Атлантики. Киммелл обратился к единственной душе, которая поддерживала его все предыдущие двадцать лет — и им обоим было больно от того, что единственным вариантом Эады было бежать подальше от цивилизации, учиться новой жизни, в которой больше не будет ни палочек, ни бизнеса, ни приключений с лучшим другом. Кроме того, Киммелл понимал, что не может запятнать репутацию Фонтейна своим статусом, а это только добавляло отвращения к самому себе. Теодард взял на себя все обязательства по заметанию следов, организовал похороны с пустым гробом, написал письмо семье Кидделлов и великолепный некролог (эта одна из немногих вещей, которую Эада сентиментально хранит, что удивительно, — к 2028 году он уже даже не знает, где его палочка).

темные века

Киммелл же бежал на острова Новой Англии к индейцам микмакам в надежде смириться со своей новой жизнью. Первое, что он сделал, — навсегда избавился от своей фамилии, потому что это был какой-то особый вид мазохизма: носить фамилию известных изготовителей палочек существу, которому больше палочка и не нужна. Несколько лет помогли Эаде прийти в чувство, перестать жить мыслью мести и научиться управляться со своими новыми способностями. Многие индейские племена частично состояли из разумных существ, примиряя и оборотней, и вампиров на одной территории, и гораздо лучше понимали свою сущность, чем волшебники — и Эада многому научился от них.

Он встречал Теодарда еще несколько раз до смерти последнего; но обоим им эти встречи приносили больше боли, чем радости. Оба вздыхали, что “ну хоть жив еще” и исчезали в радаров еще на несколько лет. Эада до сих пор сожалеет о том, как закончилась их последняя встреча. Дело в том, что вампиром Эада стал еще более неуравновешенным и импульсивным, чем при жизни, а контролировать свои аппетиты учился всё первое столетие загробной жизни. Когда Фонтейн расследовал вампирский след в Джеймстауне, он не думал, что обнаружит, что за всем стоит его бывший лучший друг… Теодард дал Эаде сбежать, но на этом завершил карьеру аврора.

После этого Эада уже не видел смысла пытаться притворяться хорошим и дальше — у него это не сильно-то хорошо и при жизни получалось, прибыльный бизнес на одной честности не выстроишь, да и охота на магических тварей и существ ради материалов для палочек не была делом благородным делом. Пораскинув мозгами и соединив все точки, Марлоу (нужны же были новые документы?), он понял, что в его руках все еще есть крепкие связи (которые теперь еще могут быть подкреплены страхом), логистические точки, энциклопедические знания и навыки охоты — только теперь весь бизнес нужно было перевести в подполье. Так Эада и связался с пиратами.

Он получил не особо оригинальное погоняло Кровавый Барон, но вместе с ним статус пиратского барона, несмотря на то, что так и не обзавелся ни своим судном, ни командой — он был очень выгодным посредником для всех. Почти сотню лет Марлоу жил по пиратским законом и даже наслаждался Карибами и Юго-Восточной Азией. Выучил испанский, французский и китайский, отдал целое состояние ведьмам на многочисленные ритуалы и артефакты, призванные защитить жизнь владельца, обращался в том числе к магии крови и темной магии, да и вообще неожиданно для себя делал все, лишь бы не скопытиться: оказалось, можно получать удовольствие от жизни, если выкинуть из нее совесть и мораль.

О своем желании вечно не умирать он пожалел уже позже. На излете пиратского века Эада полюбил дочку китайского императора пиратов — да так, что был готов отдать в семью все, что приобрел за это столетие. Она отвечала взаимностью, и впервые за сотню лет у Марлоу поселилась неведомая вампиру прежде нежность в груди — одна из тех человеческих эмоций, которую он постарался выкинуть вместе с прошлой жизнью. Ему казалось, что он снова может стать хоть капельку человечнее, лучше. Будто бы она сможет стереть из него монстра. Но император был совсем другого мнения; Марлоу был для него демоном, с которым может было бы и приятно вести бизнес, но которого он никогда бы не пустил в семью. И для дочери он предпочел смерть от своей собственной руки браку с вампиром.

Эаду накрыло слишком сильно для вечного существа, слишком сильно для того, кто последнее столетие грабил и убивал, убивал и снова грабил. Марлоу накрыло ровно так, как могло накрыть человеческую душу, которая слишком устала жить — вот уже полтора столетия, шутки ли? Желание умереть было таким, что Эада не переставал нарываться и хамить, шел напролом там, где это было больше похоже на  суицид, да и в принципе предпринимал одну за другой попытки самоубийства; но ведьмы отработали свои деньги на славу. Время шло, Марлоу надеялся, что когда-нибудь запас прочности заговоров ведьм закончится, и терпеливо ждал. Оказалось, время действительно лечит, но не в человеческих понятиях — двадцать лет в Андах, то и дело в облике росомахи — наверно, это не то, сколько готовы ждать люди; но у него не было выбора.

Новое занятие на вечность он искал с трудом, преодолевая апатию и желание ненавидеть весь мир. В попытках в саморефлексию, он зачем-то вспомнил про свою прошлую, человеческую жизнь, и записал все, что знал и помнил о палочках. Навестил потомков в Великобритании, но разочаровался в увиденном — Киммеллы были, что называется, уже не те. К девятнадцатому веку изрядно разбогатевшие, они сильно боялись рисковать, чтобы не потерять прибыльный бизнес, и  отказывались замечать, что деньги утекали сквозь пальцы. Ассортимент палочек стал похож на на совершенно стандартный, а эксперименты казались детскими шалостями — может быть, виной тому, что уже три поколения линия Киммеллов состояла исключительно из девушек, которые не могли себе представить, что такое снимать чешую с живой русалки. Марлоу оставил свои труды в поместье, на всякий случай схоронил переписанные копии под магазином, загипнотизировал родственников, чтобы они забыли о визите удивительного предка, и снова бежал, куда глаза глядят, из Великобритании.

Глаза глядеть не хотели никуда, и Эада разве что кости не бросал в попытках выбрать новое пристанище. От моря после пиратов мутило, юг Европы раздражал непомерным количеством солнца и экспрессивностью обитателей, Америка была слишком хорошо исхожена, и все еще отзывалась болью в сердце. Всю первую половину двадцатого века его мотало по полям боевых действий, неважно, они были в маггловском мире или магическом. Марлоу искал легкий доступ к крови, гипнотизировал, шантажировал и был серым кардиналом и наемником — опять маятник судьбы качнул на темную сторону. Эада уже понял закономерность и даже не пытался держать себя в руках, пока внутри совесть боролась с жестокостью.

Только после поражения в Великобритании в первой опиумной войне Марлоу опять пришлось дать деру — и непонятно, кого нужно было опасаться больше, китайцев или англичан. Он бежал в Тибет, и в обмен на помощь монахов ему пришлось дать обет молчания. Марлоу, прихвативший с собой немного опиума, посчитал, что такого опыта у него еще не было и замолчал… на двадцать пять лет. Сказать, что много понял за это время — не получилось, так и не взрастил в себе дзен-буддиста, но навык терпения прокачал до уровня Будды и наконец-то убил в себе гриффиндорца, открывающего любую дверь с ноги. Оказалось, что терпеливый гриффиндорец - это слизеринец, теперь у Марлоу хватало сил продумать свои действия хотя бы на три шага вперед.

Конец девятнадцатого века — это окрыленное возвращение в Европу, импрессионизм, культура, музыка, и самое главное — литература. Если до этого Эада почитал только Макиавелли и Сунь Цзи, то теперь он с жадностью пожирал все, что ему попадалось под руку: философия, романы, политические трактаты. В очередной раз колесо сансары завершило круг, и Марлоу перешагнул за две с четвертью сотни лет, и наконец загрустил по Америке. Так родился книжный магазинчик в Нью-Йорке, имевший как маггловскую, так и магическую сторону. Смешным фактом в биографии Марлоу стало то, что он имеет некоторое отношение к становлению “Свидетелей Иеговы”: когда Эада заметил, что в магазине резко вырос спрос на Библии, он заинтересовался и вскоре был уже на собрании свидетелей, тогда еще известных как “Исследователи Библии”. В основном, он либо отпускал саркастичные комментарии в духе “да вы что”, но какие-то его алко-филосовские мысли оказались в последствии в ходу у иеговистов. Впрочем, кровь фанатиков была невкусной, потому Марлоу быстро потерял интерес к организации.

Тридцатые для Марлоу скорее означали спикизи бары и ночную жизнь, чем учения Гриндевальда, хотя Эада издалека наблюдал с любопытством за магической политической жизнью. Принимать активное участие вампиру было слишком опасно, да и на старости лет он стал сентиментальным, сменил образ и прикипел к своему магазинчику. На историческую родину Эада вернулся уже ближе к шестидесятым — Нью-Йорк стал слишком большим и шумным для него, и старомодный Марлоу чувствовал себя немного лишним в быстро развивающемся городе; Родина встретила своей консервативностью, чопорностью и неизменными традициями — файв-о-клок ти приходится как нельзя вовремя. Когда на носу трехсотлетие, то уже хочется только сидеть в кресле и наблюдать за происходящим за окном, и в один из таких дней Эада пугается, что так и закончит жизнь в этом кресле.

i've loved you not

Марлоу насильно вытаскивает себя изучать новую реальность, выкидывает костюмы, не менявшиеся в начала двадцатого века и закупает такой гардероб новой одежды, что обеспечивает аж трех портных работой на полгода. Поскольку магическая культура не радует разнообразием, он начинает ходить на последние сеансы в маггловские кинотеатры, коллекционирует винилы и снова добавляет маггловскую часть в магазин. И тут под руку подворачиваются сначала первая, а затем и вторая магические войны. Вампиры симпатизируют идеям Лорда в целом просто потому, что им надоело подполье, а любая война — это как шведский стол, ешь не хочу. Марлоу — один из старейших вампиров в Лондоне и к нему неизменно приходит кто-нибудь, чтобы разузнать его политическую позицию, и Эада наконец-то соблазняется. Он скорее развлекается, чем серьезно настроен что-то менять, ему забавно наблюдать как слова побуждают действия, а сам он неизменно пьет чай в своем магазине. Потому и после войны ему ничего не предъявили, он же никак не участвовал.

Молодой Фонтейн появляется в магазине тогда, когда Марлоу еще не успел успокоиться после проигранной войны — которая скорее существовала в его голове, но все же. Поразительное сходство с приятелем из прошлой жизни заставляет Эаду вспомнить о реинкарнации, которую он так долго изучал в Тибете — и тогда еще думал о непостижимой иронии того, что он никогда не узнает на себе, что это за концепт. Теодард Второй еще юн, мягок и податлив как пластилин, жадный до маггловской культуры и явно пытающийся что-то доказать то ли себе, то ли всему окружающему миру — Эада с интересом наблюдает за молодой душой и отнюдь не против занять место наставника, тем более что Фонтейн буквально просит его своим поведением, то и дело возвращаясь в магазин. Тридцать лет дружбы, где-то такое было, - и вот, колесо сансары завершает еще один круг.

СПОСОБНОСТИ И УМЕНИЯ
Все вампирские скиллы изучены и доведены до совершенства — ну, было бы удивительно, если бы за три столетия вампиризма он еще что-то не знал. Анималистическая форма — росомаха, левитирует в основном для медитации, гипнотизирует как удав.
Ходячая энциклопедия литературы и истории, обвиоусли.
Отличные навыки охоты и слежки — полжизни этим промышлял.

СОЦИАЛЬНАЯ ПОЗИЦИЯ
Для Марлоу все вокруг похожи на муравьев; любая новая политическая или социальная не может быть революционной — он готов выложить вам на стол как минимум три примера, как это было в истории и чем закончилось. Он держит мнение при себе, пока его не спросят — а даже тогда он сначала подумает, хочет ли во что-то ввязываться, потому и не принадлежит ни к каким организациям. Среди магических существ в основе своей общается с вампирами и все еще очень сильно уважает ведьм.

Отредактировано Aeada Marlowe (2020-07-31 14:33:34)